Слава вновь замялся — при одной мысли о том, что эти грубые бандиты осквернят его уютное гнездышко, ему захотелось плакать. В руках мордатого блеснула отвертка, которую он нацелил Славе в лицо, и он злобно повторил:
— Ты что, оглох? Говори, ну!
И поскольку Слава никак не мог выдавить из себя адрес, мордатый с криком «Получай!» ударил Славу заточкой в лицо. Слава взвизгнул от ужаса и замочил штаны. К счастью, в последний момент мордатый изменил направление удара, и отвертка вонзилась в резиновый коврик, покрывавший пол. После этого Слава уже без всяких дополнительных требований назвал свой адрес.
— Сядь, — приказал ему мордатый. — Закатай рукав.
Слава выполнял все команды послушно и четко, как автомат. В руке мордатого появился одноразовый шприц.
— Согни руку в локте, — продолжал командовать мордатый, — несколько раз сожми и разожми кулак.
Слава всегда испытывал мистический страх перед наркотиками (не мешавший ему, впрочем, активно участвовать в наркобизнесе). Однако сейчас он был до того морально опустошен и подавлен, что даже перспектива попробовать свой собственный товар не вызвала в нем внутреннего сопротивления. Он послушно подставил под шприц вздувшуюся вену на локтевом сгибе, и мордатый ловко ввел иглу в это вздутие. Сделав укол, мордатый спрятал куда-то использованный шприц и выжидательно уставился на пленника. Через минуту Слава ощутил подступающее умиротворение: все огорчения и страхи дня показались ему далекими и несущественными, а его собственно положение — вполне безопасным и комфортным. Глаза у него закатились, и он погрузился в странное полузабытье: он чувствовал тряску от езды, слышал реплики бандитов, знал, что его везут домой, но ничто не касалось его сознания, погрузившегося в бездумное блаженство. Микроавтобус остановился, Слава почти без посторонней помощи вылез на асфальт и с глуповатой улыбкой проплыл в свой подъезд, а затем в сопровождении боевиков поднялся в квартиру. Там ему позволили улечься на диван, а ничего больше ему и не нужно было.
Пацаны расположились в квартире и стали ждать звонка из Душанбе, а сами между тем связались с Коля- ном. Тот поостерегся сразу приезжать на квартиру к диспетчеру, пока существовала хотя бы ничтожная вероятность того, что кто-то обратил внимание на возвращение Славы домой в обществе нескольких подозрительных субъектов. Потекли однообразные часы ожидания. Ребятишки быстро выпили все запасы спиртного, которые имелись у Славы дома, со вздохом пришли к выводу: «Хорошо, но мало», однако бежать за добавкой побоялись, поскольку Колян, хорошо знавший своих бойцов, категорически запретил всякие подобные вылазки. Рекс, умевший играть в преферанс, стал учить остальных «писать пулю». Занимался этим он исключительно от скуки — материального стимула у него не было, ибо Колян запретил в бригаде играть на деньги, справедливо считая, что это разлагает коллектив. Правда, бойцы плохо слушали Рекса: во-первых, все они сызмальства ненавидели всякую учебу, а во-вторых, одним глазом они смотрели в телевизор, являвшийся для них вещью более необходимой, чем хлеб. Рекс и сам отвлекся от «пульки», чтобы посмотреть новости. Когда речь зашла о шахтерских акциях протеста, он зычно захохотал:
— Во козлы! Нет, ну какие козлы! Ведь их же собственные начальники толкают через посредников за бесценок ихний уголек, имея с этого процент. Или продают его подставным фирмам, которые наверняка не заплатят, без предоплаты. Это тоже за взятка делается. Мы-то знаем всю эту кухню, сами из угольного края… Менты, прокуратура — все в этой системе повязаны. Так если бы шахтеры не были такими козлами, они взяли бы своего родного директора за глотку: «Кому продавал уголек? Не скажешь — дачу спалим, дочь изнасилуем, тебя зарежем!» пройтись по всей цепочке, как мы с этими барыгами сделали. И если кто из барыг поднимет хвост, устроить ему показательную казнь, как в Китае, для примера остальным. Снять на видак и разослать по почте. Барыги ведь по- хорошему не понимают. Они у отца родного готовы последнюю копейку стырить и потом с этой копейкой не расстанутся, пока им пушку не сунешь прямо в морду. Нас в бригаде — раз, два и обчелся, но мы все это поняли и трясем, кого хотим, с большим успехом. А шахтеры? Их в стране, наверно, миллионы, а они ходят с плакатиками, касками по асфальту стучат… Тьфу, козлы.
— Каждому свое, Рексик, — философски заметил один из бойцов, недоучившийся студент по кличке Пистон. — Одни люди всегда свое возьмут — как мы, например, а другие созданы для того, чтобы работать в поте лица и получать кукиш с маслом…
Слава зашевелился на диване, видимо, приходя в себя. Пелена блаженного забытья начала стремительно сползать с его сознания, и реальность, увиденная во всей ее неприглядной наготе, наполнила его ужасом и отчаянием. Поймав его осмысленный взгляд, Рекс с удовлетворением заметил:
— Вот и наш барыга проснулся. Это хорошо. Давай- давай, приходи в себя. Сейчас твое начальство позвонит — ты должен ввести его в курс дела, рассказать, что у нас в столице происходит…
За окнами сгустилась холодная тьма поздней осени, расцвеченная повсюду шахматными узорами разноцветных оконных огней. Двум бойцам Рекс разрешил вздремнуть, и они улеглись на ковре, подложив куртки под головы. Третий боец, оставшийся бодрствовать, принес из кухни Рексу и Славе по чашке крепчайшего чая. Слава не двинулся, чтобы взять чашку, и боец поставил ее на табуретку рядом с диваном.
— Не хочешь чайку? Зря, — сказал Рекс со смаком прихлебывая душистую жидкость. — Он у тебя классный, с жасмином, как я люблю… Говорить-то с начальством тебе все равно придется, так что ты уж лучше взбодрись. Они тебя услышат и поймут, что мы не блефуем, что их люди и вправду у нас под контролем. Ты им расскажешь, что произошло, потом скажешь, что мы сидим у тебя, и передашь трубку мне. Ничего сложного, так что не волнуйся.
Взбадриваться Славе не требовалось — все происходящее наконец в полной мере дошло до сознания, и его начала колотить нервная дрожь, бывшая отчасти также следствием наркотического похмелья. Поэтому неожиданно прогремевший телефонный звонок заставил его судорожно подскочить на диване и сорвать трубку с аппарата, стоявшего на журнальном столике. Звонили из Душанбе — таджикский акцент Слава мог бы выделить из тысячи других.
— Ну что, дорогой, — благодушно и в то же время властно произнес человек на том конце линии, — как наши дела? Как наши люди сходили в гости?
— Неважно, — мрачно ответил Слава. — Их плохо приняли.
— Что, совсем плохо? — переспросил собеседник.
— Совсем, — подтвердил Слава. — Хуже не бывает.