Девушка спала, завернувшись в покрывало, – не раздеваясь, раздеваться в их интересном положении было чревато. Она прерывисто сопела, подоткнув под щеку кулачок, – курносое личико казалось умиротворенным, спокойным, безмятежным. Пепельные волосы разметались по подушке. Он стоял над ней, печально улыбался, потом присел на краешек кровати, погладил по волосам. Она улыбнулась, открыла глаза, потом опять зажмурилась, прижала его руку к себе.
– Не смотри на спящее чудовище…
– Нужно просыпаться, гражданка Левторович, – тихо сказал он. – Ты спишь уже восемь часов.
– Мне нужно много спать, дорогой. Как лицу, пострадавшему от бесчеловечного режима…
– Скучала по мне?
– Не-а, – она посмотрела на него большими серыми глазами. – Пока я сплю, я не скучаю… – Девушка сладко потянулась и засмеялась, обняла его за шею, прижала к себе. Он лег рядом с ней, прижался, закрыл глаза.
– Где был? – прошептала она.
– За продуктами ходил, – признался он. – В этой квартире, как в песне: хлеба нет, но полно гуталина. Купил какую-то пиццу – вроде не страшную, копченую курицу, шарлотку из Apple… Спокойно за бортом, дорогая, ветер умеренный, спецназ в захолустье не спешит. Кстати, Ксюша, на всех столбах наши фотографии, ты на них отлично вышла в отличие от меня. Не поверишь, но мы теперь видные террористы.
– О господи…
– Ну, террористы – это для тупых. Люди понимают, что на самом деле мы никакие не террористы.
– Но мы расшатываем устои государства… – она засмеялась. – Бред несу, не обращай внимания. Мы с тобою молодцы, Никитушка. Спасибо Павлику, выручил со своей гранатой. В противном случае они бы докопались до наших противоестественных сущностей – им оставалось совсем немного. Ты так забавно заикался всякий раз, когда мы возвращались в общагу, даже в лице менялся, делался таким забитым, жалким. А мне едва удавался имидж дамы несложного поведения. Из последних сил держалась, соседка по комнате как-то странно косилась. Мы с тобой чуть не спалились, Никита. Скажи, почему в твоем военном билете написано не то, что должно быть написано? У тебя не может быть фальшивого военного билета, это чересчур. Ты не служил в специальных войсках?
Он засмеялся – с нотками самодовольства.
– Служил, Ксюша. Отдельная рота специального назначения с непосредственным подчинением командующему Северо-Кавказским военным округом. Всё засекречено – это в нашей армии еще со времен Советского Союза повелось. Ядерные силы, а в петличках – войска связи. Спецподразделения КГБ, а по погонам – артиллерия. И у нас – мы выполняли секретные задания в Дагестане и Чечне, высаживались с вертолетов, выплывали из воды, падали с гор, нас тренировали по двадцать часов в сутки, учили делать невозможное – куда там краповым беретам. А на погонах и в петлицах скромненько – автомобильные войска. Крылатая колесница в петлицах и на шевроне. Обидно, но помогло.
Она вздохнула, уткнулась носом ему в шею.
– Устала я, Никитушка… Знаешь, мне плевать – пусть будет десять лет строгача и одиннадцатый в подарок. Устала просто – словно в поле пахала весь день… Отупение, ничего не хочется. Перспектив не вижу. Надо же, герои выискались – попугай Кеша захватывает Вселенную… Может, отдохнем немного?
– Во-первых, нужно постараться, чтобы нас не замели, – нахмурился Никита. – В городе орудуют московские следователи – люди опытные и знающие. К местным ментам подтягивается «кавалерия» из других районов. Скоро будут зачищать город – уж придумают благовидный предлог: устроят несколько трупов, повесят на нас и в связи с необходимостью поимки особо опасных убийц введут чрезвычайное положение в отдельно взятом населенном пункте и «временно ограничат» гражданские права населения. Сама понимаешь, не маленькая. Во-вторых, мы не закончили, а это, если помнишь, была твоя инициатива. В-третьих, из города мы можем вырваться, но, будучи в федеральном розыске, долго не протянем. Можно, конечно, извратиться… – он улыбнулся. – Как насчет недорогого экологического тура в Чернобыль?
– Мы пожертвуем собой за идею, – вздохнула Ксюша, – поскольку рано или поздно нас поймают. Я не возражаю, Никита, сама напрашивалась, но… – она посмотрела на него с какой-то неземной печалью, и у Никиты болезненно сжалось сердце.
– Давай позднее поговорим, хорошо?
– Точно, – улыбнулась она. – Я еще посплю, а когда высплюсь, вернется боевое настроение и решимость. Потом и поем, хорошо? А ты кушай пока сам, ты же голодный…
Девушка погладила его по голове и через минуту опять спала. Никита уже выспался, на душе скребли кошки – но они всегда скребли, он умел с ними ладить. Вооружившись куриной ногой, он подошел к окну и высунул нос из-за марлевой занавески: на пыльной улочке, заросшей стареющими тополями, было тихо и спокойно, обветшалые бараки, белье, развешенное между покосившихся столбиков. Солнце заходило и уже не жарило, как сумасшедшее. На лавочке напротив расположились пожилые женщины и жарко спорили. Морщинистая тетка в платочке, размахивая сотовым телефоном (явно ведьма), что-то яростно доказывала сотоваркам. Тема у старушек в этот месяц была одна – «свободные радикалы». В стороне сидела большая вислоухая собака, которой Никита, проходя мимо, презентовал куриное бедрышко (еще и пообщался с ней по душам), и меланхолично смотрела на его окно. У булочной в доме по диагонали разгружался хлебный фургон. Снулые личности в серых робах заталкивали пустые поддоны в кузовные ячейки, затем уселись в кабину, машина уехала.