– А никакой он! Длинный, серый, в пиджаке, хоть и жарко было. Глазки бегали. А так – по виду – ничего особенного сказать не могу. Только вот кажется мне, что он не из блатных. Фраер мутный, – весомо высказался Гогоберидзе. – Хотя мне, конечно, все едино, лишь бы покушали с удовольствием да расплатились аккуратненько.
– Если увидишь того мутного фраера – узнаешь его?
– Отчего ж не узнать? Подгонишь – срисую, – окончательно перешел на доверительную манеру общения Гогоберидзе. – Мне, уважаемый, прятаться не от кого. И скажи своему молодцу, чтобы он на меня глазами так не сверкал, – выразительно глянул он на насупленного Погреба, – а то ведь и огорчить могут до невозможности. Не я – люди.
6
Следователь Розов ждал своего человека в условленном месте. Это была очень важная встреча, однако мысли у Ростислава были не о ней: из головы не выходил разговор с высокопоставленным тестем. Насколько Розов успел изучить товарища Лагина, Семен Андреевич был человеком сдержанным, скупым на слова и эмоции, а главное – чрезвычайно неохотно шел на откровенность. А уж чтобы прямо указать на то, что какой-то вор сыграл значительную роль в его прошлом, – это было нечто из ряда вон выходящее. Розов подумал, что всплеск отцовских чувств в товарище Лагине по срокам странно совпал с громким убийством на серпантине, по поводу чего уже успели позвонить из Москвы. Правда, начальство Розова убедительно заверило москвичей, что они справятся собственными силами и никакого оперативного усиления из столицы им не нужно.
Ростислав знал, что преступлений, подобных этому, в Крыму не было с 1947 года. Тогда в первые послевоенные годы у населения изъяли огромное количество разошедшегося по рукам оружия. Были случаи изъятия даже противотанковых ружей и противотанковых мин, а в одном из сел у местной жительницы отобрали немецкий бронетранспортер: его она заботливо хранила в сарае на случай возобновления военных действий. Много оружия было изъято у крымских татар, которых переселили за массовое пособничество врагу во время войны. Сейчас ситуация в Крыму была спокойной и стабильной, полагал Розов. С большой долей уверенности можно было утверждать: убийство Льда и его людей, обставленное так, чтобы о нем говорило как можно больше людей, совершили гастролеры. То есть неместные. Мастодонт и Джага, решающие вопросы в воровской среде здесь, в Крыму, – не враги себе, убивать авторитетного московского вора на своей земле – глупость.
«И все-таки, – размышлял Розов, – почему Лагин вдруг заинтересовался этим делом? Где он вообще мог пересекаться со Льдом? Мало информации. Нужно подождать. А вот и человек, с кем назначена встреча…»
От пирамидального тополя, тонувшего в предночном сумраке, отделилась фигура сутулого, коротко стриженного человека с папироской в руке. Некоторое время он, стоя боком, присматривался к Розову, потом бухнулся на скамейку рядом с ним и выговорил:
– Ну?
– Ну – это я тебе скажу. Что нового? Было?..
– Да, было. Сходняк постановил закрепить Гавану.
– Гатагова?
– Его самого. Меня прокатили: Гавана сказал, что трупов накидаю. Все-таки моего братуху убили, – отозвался Сулима, брат Сережи-мордвина, и его глубоко посаженные, обведенные жирными тенями глаза вспыхнули в тусклом лунном свете.
– Нет, с трупами ты поостерегись, – саркастично отозвался Розов. – Сдается мне, и без того немало дел наворочают.
– Мастодонт большой крови не желает. Он хочет тишком, да по-быстрому. А уж если сам замазан…
Розов повел плечами:
– Ой, боюсь, не получится тишком. Слишком много людей в курсе.
– Это уж точно. Могли бы ведь загасить по-тихому, мало ли в горах укромных мест, где никогда не найдут? Так нет же, нужно было валить так, чтобы кипеж на весь Крым был. Да что там Крым – бабахнуло на пол-Союза. В Москве чинари, поди, грызню затеяли, не говоря уж о наших… – выговорил Сулима.
– Это точно, – кивнул Розов и снова вспомнил тестя, его напряженные металлические интонации в голосе. Сощуренные внимательные глаза. – Ты вот что, Сулима… Ты чего-то недоговариваешь. Я ж тебя давно знаю. Папироска в пальцах прыгает… Оно понятно, брата убили, но…
– Да прав ты, начальник! – подался к собеседнику блатной. – Тут такое дело… Мастодонт не сказал, но на сходняке потом меж себя шептались: не один Лед ушел, и общак с ним. Лед был держателем общака…