…Нежданно грянул выстрел. Забытый всеми Саня Кедр, барахтаясь в луже собственной крови, хлещущей из бедренной артерии, все-таки нашел в себе силы вырваться из липкой дурноты и вытянуть пистолет. Саня Кедр не был вором в законе, и запрет на ношение огнестрельного оружия не считал распространяющимся и на свою персону. Он выстрелил повторно, но уже не попал, а потом, уже в смыкающейся тьме, все жал и жал на спусковой крючок до тех пор, пока не расстрелял всю обойму. Еще одна из пуль угодила вслед за самой первой – в плечо Мастодонта. Раненый гигант, лишившийся глаза, получивший нож под лопатку, только сейчас задрожал всем телом и стал заваливаться назад. Но – снова! – совладал с собой и хотел было добить Гавану, однако…
Только на мгновение ушла эта чудовищная тяжесть – и одним слитным, хищным движением вырвал свое тело, выдрался Джебраил Гатагов из-под туши Большого Маста и, шатаясь, ринулся к дверям. Он споткнулся о труп Балабана со сломанной шеей, начал падать, но все-таки устоял на ногах. Ослабевший Большой Маст, разом почувствовавший боль со всех сторон, обессиленно смотрел ему вслед единственным зрячим глазом. Хлопнула дверь. Гавана все-таки ушел! Ушел… А вот Мастодонт не чувствовал в себе силы даже встать на ноги. Несколькими сумбурными движениями подтащил он слабеющее тяжелое тело к Сане Кедру, глядящему на него мутными, ничего не выражающими глазами, и сказал:
– Как все нехорошо вышло-то. Не одна сука мусорская еще порадуется, что мы вот так, по чьей-то прихоти, тут друг друга покрошили. Ну уж сейчас-то ты мне веришь, что я не крыса и не ссученный?
Кедр облизал языком сухие губы. Слова, казалось, раздирали ему гортань.
– Сейчас… ве-рю.
– И на том спасибо.
Большой Маст вздохнул и, положив тяжелую пятерню на горло Кедру, печально улыбнулся и резким движением вырвал ему кадык.
В той бойне повезло лишь Ване Бахче. Он не только уцелел, но и остался без царапины. Бахча, пока длилась смертельная схватка между ворами, так и проспал мертвецки пьяным на диване.
8
Следователь Розов осторожно – словно устанавливая готовый захлопнуться капкан – раскрывал дело Льда. Изо дня в день оно распухало и ширилось, Ростислав Ростиславович подшивал к нему все новые и новые материалы, среди них чрезвычайно любопытные и неоднозначные. Такие, что поддаются правильному осмыслению и анализу только в общем массиве данных, приведенных в систему. Ростислав Ростиславович ненавидел ничем не подкрепленные версии, но сейчас он никак не мог отделаться от одного парадоксального предположения, от одной гипотезы, которую заботливо взлелеяла и выносила его интуиция, его наитие. Чутье сыскаря. Именно сегодня в Ялтинский угро прибыла очередная партия документов.
– Быть может… – бормотал Ростислав, перебирая края листов дела. – Быть может…
Пестрая жизнь, следы которой разбросаны по территории всего великого и необъятного Советского Союза. Школа-интернат. Несколько побегов. Два убийства в девятнадцать лет – и долгий-долгий срок. Война… По документам что-то не сходилось. С одной стороны, имелась справка о досрочном освобождении. Непонятно, на каком основании: по ТАКИМ статьям не освобождают. К тому же при наличии двух побегов, которые срок отнюдь не сокращают… С другой стороны, не было ни одного свидетельства того, что Лед воевал. Где он был эти четыре года, с 41-го по 45-й? В конце сорок пятого все-таки всплыл. Загремел на три года – по отдельным данным, пошел намеренно, чтобы сесть. Повезло и тут: Лед получил срок еще до знаменитых указов 1947 года «Об охране социалистической собственности» и «Об охране личного имущества граждан», по которым за мелкую кражу могли легко впаять двадцатку – и айда в один конец в Сибирь! Так что освободился уже году в сорок девятом; и вот, спустя одиннадцать месяцев – погиб. Красивая и страшная смерть, ничего не скажешь: подорваться на горном серпантине на мине – это тебе не ножичек, зажатый в чьей-то потной пятерне, в печень в темной подворотенке получить. «Это был отличный враг», – всплыли в мозгу слова тестя.
В деле Льда появлялись и дополнительные сложности, уже не связанные напрямую с тем злополучным взрывом «Опеля Кадет» на серпантине. Исчез чертов Сулима, главный и верный источник свежей информации прямо из котла блатного мира. Розов, впрочем, давно задумывался над заменой осведомителя и над тем, что Сулима – застоявшийся кадр, а уж после смерти брата и связанного с ней длительного запоя стал и вовсе профнепригоден, если, конечно, такое слово употребительно в отношении человека, никогда не работавшего и ничем, кроме краж и гоп-стопа по лихой юности, не занимавшегося. Собственно, Розов и так дивился тому, как Сулима вообще до сих пор жив. Так что его возможная гибель стала бы лишь запоздалым подтверждением смутных предположений следователя Розова.
«Зачистили? Раскрыли и порезали, как это у них принято, отвезли и свалили куда-нибудь в ущелье, где его найдут уже какие-нибудь археологи построенного коммунизма лет через… ммм? Быть может… У этих блатных нюх – что у твоей овчарки, а Сулима, кажется, совсем страх потерял, как зенки заливать взялся. Впрочем, он свое отработал. Не нужен. К черту! Есть люди куда нужнее… Вот хотя бы… А почему нет?»
Ростислав Ростиславович принял непростое решение и потянулся к телефону.
Сняв трубку, он медленно покрутил диск. Дождался ответа телефонистки и попросил соединить с отелем «Ореада». Именно там остановился товарищ Лагин. Через минуту в трубке зазвучал недовольный, сонный бас:
– Лагин слушает!
– Семен Андреевич, – заговорил Розов, – вы не могли бы приехать ко мне на работу? Я извиняюсь, что беспокою вас в такой час, но вы так живо интересовались убийством Льда… Есть новые материалы.
Пауза.
– Может, лучше ты ко мне? – наконец отозвался Лагин.
ebooksa