Последний выстрел Странника

22
18
20
22
24
26
28
30

Арцыбашев коснулся плеча охранника, сидящего перед пультом.

– Чем попотчевали его сегодня?

– Ел то же, что и мы, – отозвался сотрудник. – Яичница с ветчиной, булка, какао…

Двое старших офицеров встали за спиной сидящего за небольшим пультом сотрудника. Тот вывел изображение от одной из следящих телекамер на основной, с экраном несколько большего размера, чем другие, монитор.

На экране видны внутренности некоего помещения. Судя по увиденному, это одиночная камера; она несколько больших размеров, нежели обычные ПКТ в СИЗО или в тюрьме. Площадь примерно квадратов двадцать пять. Стены, как и довольно высокий потолок, облицованы каким-то пористым материалом под цвет древесной плиты. Пол камеры тоже имеет изоляцию в виде мягкой пористой прокладки, но цвет другой – кофейный. Топчан, судя по конструкции, прикручен или приварен к полу и к стене, с которой соприкасается, намертво. Постель не убрана, но накрыта сверху клетчатым пледом или покрывалом.

Видна маленькая, кажущаяся детской, игрушечной, раковина в правом дальнем углу. Она коричневатого цвета, как и покрытие пола. Игнатьев предположил, что раковина, как и все остальное в этом ПКТ, имеет некое защитное покрытие. Унитаза в этой странной одиночной камере нет, но в ближнем от входа углу имеется отверстие для отправления нужд.

На полочке, расположенной так низко, что нужно пригибаться, чтобы что-то оттуда взять, лежат туалетные принадлежности. На другой полке, тоже низкой, в дальнем углу, видны сложенные стопкой книги, журналы и газеты.

Коротко стриженный мужчина, одетый в сине-зеленый спортивный костюм, тот единственный человек, которого содержат в условиях строжайшей секретности на этом объекте, в бункере, предназначавшемся, очевидно, первоначально для каких-то иных целей, в данную секунду сидит на полу в позе «лотоса» – спиной, затылком к камере.

– Медитирует, – негромко произнес Арцыбашев. Помолчав немного, он криво усмехнулся. – Придется, однако, прервать этот его сеанс общения с космосом.

Арцыбашев и приехавший из Москвы старший офицер проследовали в помещение, расположенное за пультом охраны. Оно, это помещение, имеет такие же размеры, как и камера, в которой содержат субъекта, чей статус – юридический, гражданско-правовой – в силу некоторых обстоятельств остается неопределенным. Стены, пол и потолок здесь тоже облицованы современным конструкционным материалом. У противоположной от входа стены стоит белое пластиковое кресло. Посреди помещения, на полу, поверх полиуретанового покрытия, белой краской нарисован круг диаметром около метра. Пунктирной линией, тоже нанесенной белой краской, прорисован еще один круг. Центр его совпадает с центром малого круга, но диаметр составляет не менее четырех метров.

Игнатьев предположил, что все эти меры предосторожности посвящены лишь одному: человек, которого содержат на этом тщательно охраняемом объекте, в бункере, первоначально построенном явно для каких-то иных целей, должен быть лишен всякой возможности покончить с собой, свести счеты с жизнью.

– Николай Федорович, когда будете беседовать с ним, за штриховую линию не переходите, – предупредил Арцыбашев. – А еще лучше, если вы будете общаться с ним, сидя в кресле.

– Хорошо, учту.

Игнатьев с интересом смотрел на человека, выследившего одного из самых опасных преступников, которого только знала современная российская история. И не только выследил, но и раскрутил, расколол, обеспечил саму возможность проведения многоходовой оперативной комбинации, о существовании и целях которой в их родном ведомстве знают лишь некоторые посвященные.

– Алексей Валентинович, вы с ним тесно общаетесь уже некоторое время. Подскажите, как вы к нему обращаетесь здесь, к этому… гм…

– Имени и фамилии у бывшего гражданина и бывшего человека в настоящее время нет, – жестко сказал Арцыбашев. – К нему обращаются либо обезличенно, либо говорят – «заключенный». – Помолчав несколько секунд, он добавил: – Ранее, в ходе первоначальных допросов, когда я устанавливал с ним отношения, когда выискивал подходы к нему, когда подбирал ключи, я позволил себе использовать прозвища – «Первый» или «Номер Один».

– Номер Один? – переспросил Игнатьев задумчиво. – Хм… Наверное, он таковым себя считал?

– Да. Но только до того дня, как попал в этот бункер, в камеру, приготовленную для него.

«А теперь вместо него ходит по улицам и занимается делами некто другой», – подумал Игнатьев, покачав головой в такт посетившей его мысли.

Под потолком щелкнул динамик.