— А я все смотрю, Пашка это, или нет? — ощерился тот, показывая в улыбке великолепную вставную челюсть. — Какими судьбами?
— Да вот ехал мимо, дай, думаю, загляну, проведаю старого товарища…
— Что-то больно долго ехал, — беззлобно хмыкнул Вострянкин, — годика, так четыре, до меня добирался…. А?
— Ладно, ладно. Не язви, старый хрен, веди лучше в свою хибарку…. Не бреешься-то чего, — обнимая старого друга, — спросил Павел. — Зарос, как леший, и не узнаешь ни хрена…. Дед и дед…
— А я и есть дед, — хохотнул Вострянкин, — пара внуков уже. А борода? — он провел по ней рукой, — а борода не помеха. По бабам не хожу. Нет тут их. Своя, правда, появляется, да и то на выходные. Так сказать, с проверкой. А так, покопался на грядках, а потом на рыбалку, кивнул он на блеснувшую сквозь кустарник водную гладь небольшого озерца.
— Ладно, пойдем, — кивнул он Павлу. — Ехал он, видите ли, мимо, и решил проведать…. Хрен там проведать. Я сам такой. Так что говори, что надо…
— Подожди, — Павел открыл заднюю дверцу и взял сумку.
— Вот так и живу, — Вострянкин кивнул на небольшой аккуратный домик, прятавшийся среди цветущих яблонь и вишен. — Правда, угощать-то мне тебя, к сожалению, нечем, — сказал он, косясь на сумку, которую Павел держал в руке, — разве что чаек, со смородиновым листом…
Поймав его взгляд, Павел посмотрел на растерявшегося товарища, рассмеялся, и со словами: «Принимай, Володя, гостинец…», — поставил сумку на стол.
Увидев на столе пару бутылок «Горилки с перцем», буханку свежего хлеба, колечко «краковской», шматок сала, Вострянкин широко раскрыв глаза, уставился на нежданного гостя.
— Нуу-у-у, — протянул он, — уважил, так уважил. — И сразу, засуетившись, вытащил откуда-то две банки маринованных огурцов и помидоров, и несколько пучков ранней и уже вымытой редиски.
Когда закуска была приготовлена, Павел кивнул на бутылки, сказал:
— Одну спрячь про запас.
— Ага, это точно, Пашенька, — снова засуетился Вострянкин и, подхватив бутылку, скрылся за дверью.
— Иэх, хорошо — то как! — крякнул он, когда пропустили по одной и приступили к закуске.
— Уважил, Паша, ох, как уважил, — снова повторил Вострянкин, хрустя редиской. — А то бражка, да бражка. Любаня-то моя, посадила меня на «сухой закон», вот бражку-то втихаря и ставлю. Благо варенья навалом…
— Самогон-то чего не гонишь? У тебя ж тут все условия…
— Так бражка-то не успевает дойти, — хохотнул Вострянкин, — выпиваю ее, родимую, вместо квасу…
Когда выпили по второй, он, внимательно посмотрел на Павла, и сказал:
— А теперь, Паша, выкладывай, что надо…