Хромов с состраданием смотрел на изможденное страшным недугом лицо Гордого, разгоревшееся от возбуждения нездоровым румянцем, которого не мог скрыть даже легкий морской загар.
Поймав его взгляд, Гордый усмехнулся:
— Что, Федя? Говоришь, укатали сивку крутые горки…. Так, что ли?
И не дождавшись ответа, жестко глянул тому в глаза.
— Ты когда-нибудь задумывался о прожитых годах? — неожиданно спросил он.
Хромов молча пожал плечами.
— Я и не ждал от тебя ответа, — усмехнулся Гордый на молчание гостя. — Но уверен, что и ты задумывался над этим. Это происходит с каждым, желает он того, или нет, когда он достигает определенного, начертанного судьбой, возраста.
Повисло тяжелое молчание. Хромов взял со стола стакан с соком, пригубил и снова поставил на место. Последовал его примеру и Хромов.
— Федя, — снова нарушил молчание Гордый, — Вот вы, извини, Федя, я имею в виду не тебя персонально, а все правоохранительные органы…. Вы когда-нибудь задумывались о тех горемыках, которые попадают в ваши лапы? И все ли, при этом, делается по закону? А совершал ли кто из этих горемык преступление, или нет? А может был ложный донос? А вдруг выбил у совершенно безвинного человека признание сволочь следователь?..
— Не пойму, к чему ты клонишь? — удивленно посмотрел на собеседника Хромов.
— Не понял, говоришь?.. Ну-ну…. Попробую разжевать…. Ты помнишь, за что была первая моя ходка? — неожиданно спросил он, упершись тяжелым взглядом в Хромова. — Ты же видел мое дело в зоне…. Где расписаны все мои ходки. Да…. Первая ходка, — тяжело вздохнул Гордый, — была у меня за участие в квартирной краже…. А вот принимал ли я действительно в ней участие, меня тогда никто и слушать не захотел…
— Прости, Игорь, Хромов покрутил в руках стакан с апельсиновым соком и поставил на стол, — но я действительно ничего не понимаю…
— Сейчас все поймешь, Федор, — Гордый горько усмехнулся, достал из кармана какую-то пилюлю и положил под язык.
— Я ведь, Федя, тогда был студентом, — Хромов заметил, как ярко вспыхнули глаза Гордого, — студентом четвертого курса инжека…
— Да. Я помню, — кивнул Хромов. — В деле была справка и характеристика, подписанная деканом факультета и секретарем комсомольской организации…. Она была положительной.
Гордый, не обратив внимания на его реплику, продолжал:
— Жил я тогда в студенческом общежитии. Днем лекции. После лекций зубрежка в общежитии, вечером тренировка в спортивном клубе…. Я ведь, Федя, был кандидатом в мастера по боксу…
— Да уж, ты в зоне, иногда давал об этом кое-кому понять, — усмехнулся Хромов. Он с улыбкой наблюдал, как горделиво загорелись глаза Гордого, как по-молодецки он попытался расправить свою впалую грудь.
Однако взгляд его также быстро потух, как и вспыхнул. Он кашлянул, пригубил стакан с соком, и продолжил.
— Ты же знаешь, Федя, я сельский парень. У матери нас было четверо…. Я самый младший. А сейчас вот, совсем один. — Голос его предательски задрожал. — Мать умерла. Старший погиб в шахте…. Был там забойщиком. Другой, в Афгане…. А третьего, так разыскать и не смог. Вот так-то, Федя. — Гордый смахнул ладонью выступившие слезы и замолчал. — А отец?.. Тот погиб на фронте в самом конце войны. Под Кенигсбергом…