Разборки дезертиров

22
18
20
22
24
26
28
30

По итогам блиц-опроса выяснилось, что из всей четверки на «гражданке» шоферил один лишь Шмаков – полгода возил по любовницам и баням директора шарикоподшипникового завода. Ему и выпала честь вести экипаж. Хомченко помчался к воротам – расправляться с конструкцией. Мы запрыгнули в салон. В этот момент и поперла из барака ошеломленная толпа! Пикап уже катил к воротам. Понимаю, мы вели себя не очень гуманно, бросая людей в трудную минуту, но в машине оставалось лишь одно свободное место – не объявлять же конкурс! А набивать несчастных в кузов – далеко же мы уедем! Хомченко долбил из автомата по запору – концлагерь компактный, пропускного пункта нет, а роль впускающих и выпускающих выполняли псы, обязанные слоняться по двору, и вертухаи на вышках…

Хлипкая конструкция трещала, разъезжались створки… Хомченко ковылял к машине, когда нас кто-то нагнал, начал скрестись по двери. Райнов дернулся, завертел головой.

– Не открывать! – рявкнул я. – Достаточно с этих дохляков одного подарка!

– Это баба, Михаил Андреевич…

– Да хоть супруга президента! Хомченко, в машину! Гони, Шмаков!

– Занято, не видишь, что ли! – орал кому-то невидимому Хомченко, втискиваясь на переднее сиденье. – А ну, отвали, халява, блин!..

Рыча, как зверь, переваливая бугры на дороге, машина одолела распахнутые ворота. За спиной пронзительно кричали – теперь уже с моей стороны – тоскливо так, безысходно. Помешательство сразило – что ж мы делаем-то, в конце концов, безжалостные люди? Бросаем людей на верную погибель. Ну, рванут они в горы, пока охрана не подоспела, а дальше? С голоду подохнут, звери съедят, карательные команды повылавливают… Скрипя зубами, я распахнул дверцу.

– Слышь, рулило, притормози… А ну, упрямая, шевели колготками…

Голова, пыхтящая, как насос, втиснулась в салон. Я схватил бегущую за отвороты робы, рванул на себя, доставляя ей немыслимую боль. Она хрипела, брызгала слюнями. Трое загалдели разом, выражая протест моей мягкотелой гуманности. Я вволок невольницу в салон, подогнул ей колени. Вякнул Райнов, когда чужая голова вонзилась под ребро. Дышать совсем стало нечем, грудь сдавило. А сзади подбегали отстающие, царапались в стекла, кто-то норовил отбросить щеколду с дверцы кузова. Машину понесло, как бешеную кобылу. Дама врезала мне коленом в грудину. Дыхание перехватило. Я подпер локтем неприлично торчащую тазовую косточку.

– Понежнее, барышня, не забывайте, что кто-то в нашей компании на птичьих правах…

– Билет со скидкой, блин! – резко обернулся Хомченко.

– Скидывать будете? – пискнула дамочка, тщетно пытаясь вылезти из ребра дезертира. Мы невольно загоготали.

Ночь неслась за стареньким пикапом. Дождь лупил без остановки. «На фразе «Преимущественно без осадков» потоками воды смыло Гидрометеоцентр», – пошучивал Шмаков. Машину подбрасывало на ухабах. Меланхолично работали дворники. Фары вырывали из мрака извилистую грунтовку, окаймленную развалами камней и лентами подорожника. Бледная линия между скалами и небом напоминала какой-то замысловатый график курсов акций. Совместно с Райновым мы кое-как развернули даму, втиснув ее между нами. Покряхтывая несварением желудка, она гнездилась, доставляя нам досадные неудобства. В прошлой жизни у нас с Натальей водился наглый кот Тимка, он вел себя примерно так же – громоздился со смиренной миной между нами на кровать, расширял плацдарм, отодвигая нас подальше, и абсолютно беззастенчиво храпел.

– Спасибо, что подбросили, – хрипло вымолвила дама, перестав вертеться и уложив чумазую головку мне на плечо.

– Вам куда? – хохотнул, не оборачиваясь, Шмаков.

С легким удивлением я признал в беглянке ту самую барышню, что в финале «купания» прикрывала никому не нужные прелести и несколько раз искала мой взгляд. Тесен мир, нечего сказать.

– У вас имя есть? – хмуро поинтересовался я.

– Ульяна… – она завозилась на моем плече – непоседа какая.

– Вы уверены, Ульяна, что поступили правильно, потеснив наши сплоченные ряды?

– С вами лучше…