— Но ты столько раз выказывал мне свою любовь, а я не обращала на нее внимание.
— Лучше позже, чем никогда.
— Дэйн, неужели теперь — навсегда?
— Конечно. Разве у тебя нет хотя бы капли веры?
— Послушай, — сказала она улыбаясь. — Я столько раз за последние годы слышала это слово, что научилась его ненавидеть. Я хочу только видеть, чувствовать и прикасаться к чему-то. И знаешь, похоже, я поняла то, о чем ты мне говорил много-много лет назад о Юго-Восточной Азии, когда предупреждал, чтобы я не пыталась ее изменить, но попробовала понять.
Он взял ее руки в свои.
— Нам нужно о многом поговорить.
Она высвободила ладони и обвила его руками.
— И доделать.
Снаружи раздался вежливый кашель и, повернувшись, Дэйн встретился взглядом со шведским врачом — высоким с нервным, но умным лицом человеком. Дэйн вышел наружу.
— Я говорю с доктором Карлссоном?
— Да, да. Здравствуйте. — Они пожали друг другу руки. — Вы не могли бы пройти со мной в больничную палатку? Думаю, что все, как вы и просили, собрались.
— Секундочку.
Он снова зашел в палатку и несколько секунд смотрел на Сару. В ее лицо вгрызлось несколько новых морщин, а под глазами залегли тени. В волосах появились подтеки серебра, но она все равно была очень красива. Только в глазах залегла бездонная печаль. И ему захотелось, чтобы она исчезла.
— Сара, мы собираемся вытащить вас всех отсюда. Так что, можешь мне поверить, все будет в порядке.
Он замолчал, затем продолжил:
— Пойдем, надо встретиться со всеми остальными, и я расскажу план выхода.
Она улыбнулась.
— Все, что скажешь. — Затем ее улыбка стала тоскующе-мечтательной. — Дэйн, а затем, когда все кончится, как ты думаешь, у нас будет шанс начать все по-новой? Мне необходимо знать. Скажи же хоть что-нибудь.
— У нас будут все шансы в мире, Сара. Но сейчас — нужно идти.