Он почувствовал, как она подходит к душу, откидывая пропотевшее ги с дороги, как ее руки ложатся на его тело, как ее зад начинает тереться о него. Трусики она сняла.
— Ты же знаешь, что воду вот-вот отключат. Это Гонконг, — сказал он. Не говоря ни слова, она перестала гладить его грудь, а сомкнула руки в его паху, и, несмотря на раздражение, Дэйн почувствовал, как напрягается. Когда он повернулся, она подняла одну ногу, открывая доступ в себя, обняла его ею. Он вошел. Начал двигаться, и она стала вторить ритму, и лицо ее стало изменяться: глаза закрылись, губы растянулись в широкой улыбке, а в горле зародился мягкий смешок, а за ним — рычание.
Затем она вымыла его, помылась сама, и как раз вовремя: прекратилась подача воды, чтобы возобновиться ближе к вечеру.
— Это было прекрасно, дорогой, — сказала она. — Разве тебе не нравится, что я к тебе так хорошо отношусь?
— Мне нужно полотенце.
— Хватит тебе ворчать. Сегодня я больше не буду курить. Обещаю.
Они легли в огромную постель — над ними медленно вертелся вентилятор. Скоро они купят кондиционер: она просто заболела им.
— Что там в городе? Я что-то не усекла. Снова забастовки, непорядки, то есть беспорядки? Гадовы коммуняки.
— Да, — ответил он. — Гадовы коммуняки.
— Ты собираешься снова идти в доджанг? А то могли бы прокатиться на пароме до Коулуна и пообедать. На Натан-Роуд открылся новый ресторан, итальянский. Или можешь отвезти меня на Полуостров.
Дэйн привстал на одном локте.
— Знаешь, я подумываю о том, чтобы на некоторое время отчалить. Мне предложили работу. Интересную, и я серьезно подумываю о том, чтобы согласиться. Не хотелось мне об этом сегодня, но…
— Какую еще работу? И насколько ты собираешься уехать?
— Пока еще точно неизвестно.
— А куда?
— Боюсь, что этого-то я тебе сказать и не могу. Просто попытайся меня понять. Ведь всего на неделю, может, немного дольше. Я пока и сам не очень точно знаю.
Она посмотрела на него с каменным выражением лица.
— И меня с собой ты, разумеется, взять не можешь.
— Не могу. Да тебе бы это и не понравилось. Через пару часов начала бы тосковать о Гонконге…
Она вылезла из постели, надела рубашку и, сев в кресло-качалку, стоящее в углу комнаты, уставилась на него.