Жираф в предчувствии близкой расплаты начал успокаиваться, даже поймал себя на мысли, что вспоминает брата в прошедшем времени. «Да ему не тридцатый год пошел, а третий месяц!» – вспомнились слова Михася. Обидные, сейчас они прозвучали в ушах не судьбоносно, но в преддверии последних, окончательных: дело сделано. Он снова глянул на западню, видавший виды «Опель», в который должен был сесть Марк. Если это не машина времени, то Марковцеву никуда не деться.
Но нет, рано успокаиваться, надо представлять его и мысленно рвать зубами.
Братва в основном толкалась в полутора десятках метров от иномарки, поглядывая то на машину, то в сторону Стромынки. Уже устали слоняться, жевать хот-доги и резинку, слепо, как шпики царской охранки, смотреть в газеты, которые стали влажными в потных ладонях. Во всяком случае, они потели у Жирафа.
Приходько бросил взгляд на часы: без пяти минут восемь. Посмотрел прямо перед собой и метрах в двадцати увидел человека, лицо которого показалось ему знакомым. Подсознательно внимание Корнея сосредоточилось на его обуви. В прошлый раз он был обут в стоптанные ботинки – их Приходько видел у своего лица. Тяжело раненный, но не потерявший сознания, он заглянул в бездонные карие глаза киллера, склонившегося над своей жертвой, сумел разглядеть его сильную руку, потянувшую из кармана мобильный телефон, услышал его жесткий, к концу короткого разговора ставший ироничным голос: «Михась, включи телевизор: на свете столько хороших новостей».
Корней толкнул локтем Ратмана и тихо сказал:
– Он здесь. Только не дергайся.
– Где?
– Не дергайся, – повторил Приходько, добавив ошеломляющую фразу: – Идет прямо на нас.
И проявился вдруг нездоровый интерес к нему: как поведет себя легендарный киллер, когда окажется в крепких объятиях? Корней уже приготовил фразу: «Волк в капкане не так страшен, правда?»
Интересно, но опасно. Корней вдруг почувствовал себя обычным человеком, середнячком, не имеющим к преступной деятельности никакого отношения. Может, оттого, что казался мелок по сравнению с более именитым коллегой? Вряд ли бы он нашел ответ на этот вопрос, он лежал глубоко в психологии человека, а Приходько знал лишь часть этого слова: часто психовал и всегда был в курсе причин своего бешенства.
– Это он, что ли, Марковцев? – Корней, как через толщу подушки, услышал голос товарища. – Я-то думал…
Ратман мог думать о многом, но высказывал свои мысли нервическим, будто сорванным голосом. Его рука нащупала в кармане куртки рукоятку «грача», такой же пистолет был у Димы Ткачука, Корней и Бекетов из принципа не взяли оружие. Хотя земляки предложили им целый арсенал.
– Не дергайся. – Для Ратмана это предостережение прозвучало во второй раз. – Дай ему занять место.
Марку осталось пройти с десяток метров, Корней сумел непринужденно отвернуться, а Ратмана человек, сокращавший дистанцию, в лицо не знал.
Марковцев подходил к машине в темпе, которому Никольский дал всеобъемлющее определение: «Торопится». И оглядывается. И ничего подозрительного не замечает. Братва готова к работе и внимания не привлекает. Стоят на удалении от машины и обозначат себя лишь в тот момент, когда выпадут из обзора киллера, когда Марк перешагнет невидимую черту и окажется чуть позади них.
А пока он впереди. Шаг ровный, можно сказать, красивый. Не строевой, конечно, но сродни ему; так обычно военные начальники сближаются с подчиненными, чтобы принять доклад. Некоторые репетируют, чтобы походка не казалась строго военной, но чуть вальяжной, слегка подволакивают ногу. Это «чуть» очень важно, вызывает уважение и подчеркивает ранг.
Да, бывший подполковник идет красиво, хотя и малость торопливо. Без головного убора, серая куртка застегнута наглухо, рукава чиркают по широким карманам, клапаны которых заправлены вовнутрь.
Прохожих в этот час немного. Несколько человек столпились у коммерческого ларька, курят, потягивают пиво, перебрасываются шутками, смеются в основном густо накрашенные девицы.
А Марк был не только настороже, но еще и отвечал на непредсказуемые действия противника. В противовес их жесткому мастерству Марк выставил свой инстинкт. Для него в этом вопросе темных пятен не осталось, слова Алексея Щедрина сплелись в предупреждение: «Жми на кнопки два раза». Он сам наставлял журналиста: «Заподозришь что-то неладное, набери на подъездной двери неверный код. Если все нормально, входишь с первого раза, если нет – со второй попытки. Я все увижу». В тот же вечер Сергей спросил Алексея: «Знаешь, что такое прозелитизм?» Алексей кивнул: обращение в свою веру.
Вот тебе и безвольный толстый журналист. Наверняка у него перед носом болтался ствол пистолета, а он, рискуя, пытался спасти жизнь фактически чужому человеку. На это Марк не мог не откликнуться. Но окончательное решение принял, когда оказался на месте и, говоря языком оперативников, прокачал ситуацию.