Я кивнул. Она выпрямилась на сиденье, расправила плечи, поправила меховую накидку, расстегнула застежку на шее. Я уловил запах ее духов. Я чувствовал этот пряный запах раньше, но не мог вспомнить, когда это было. Я взял чашку, допил кофе.
— Я хочу порвать.
— С этой жизнью?
Она кивнула.
— Я занимаюсь этим четыре года. Я приехала сюда четыре года назад в июле. Август, сентябрь, октябрь, ноябрь. Четыре года и четыре месяца. Мне двадцать три года. Еще молодая, не правда ли?
— Да.
— Я не чувствую себя такой молодой. — Она снова поправила накидку, застегнула застежку. На ее кольце блеснул свет. — Когда четыре года назад я вышла из автобуса, в одной руке у меня был чемодан, а через руку — джинсовая куртка. Теперь у меня есть это. Эта норка.
— Она очень красивая.
— Я бы променяла ее на старую джинсовую куртку, — сказала она, — если бы можно было вернуть эти годы назад. Нет, не стала бы. Потому что, если бы я получила их обратно, я бы проделала с ними то же самое, Ох, быть бы девятнадцатилетней снова и знать то, что я знаю сейчас. Но если бы я начала в пятнадцать, сейчас меня уже не было бы в живых. Простите. Я несу такую чушь…>[1]
— Ничего страшного.
— Короче, я хочу поставить на этом крест.
— И что собираетесь делать? Вернетесь в Миннесоту?
— В Висконсин, — уточнила она. — Нет, туда я не вернусь. Там нечего делать. И потом то, что я собираюсь покончить с этим, еще вовсе не означает, что я хочу вернуться.
— Ясно.
— Я нажила себе массу неприятностей. Свела всю жизнь к альтернативе: когда не подходит «А», приходится выбирать «Б». Но это же неправильно! Ведь в алфавите есть и другие буквы!
«Она вполне могла бы преподавать философию», — подумал я. А вслух сказал:
— Ну, а какова моя роль, Ким?
— Ваша?..
Я ждал.
— У меня есть сутенер.