Он стоит на пятачке у одного из подъездов Шереметьевского аэропорта. Разговаривает с корешами. Дожидается хорошего рейса и отвозит одного-двух клиентов. И вот тогда к нему снова возвращается хорошее расположение духа и здоровый авантюризм. Он возвращается в свой домик, ходит покурить с соседом, выпивает с ним стопку-другую — когда как и идет к телефонному автомату напротив отделения милиции.
Автомат к своим лоялен, связь не обрывает. И не клянчит дополнительных монет. Голос в его трубке громок и разборчив, даже когда к платформе в тридцати метрах за спиной подходит электричка.
Мужик набирает номер и начинает воспитывать по телефону свою двадцатитрехлетнюю замужнюю дочь. Она это терпит. Поскольку папа из Германии всегда привозит что-нибудь для внука в подарок.
А фрау Шелике нужно занять себя чем-нибудь до того момента, как, возвратившись вечером в гостиницу, она увидит в холле дожидающегося ее мужика в кожаной куртке. Вот она и надоедает весь день Лехе. Больше в Москве ей все равно делать нечего. Лехины дела от этого значительно пошли в гору.
5
Лехины дела действительно пошли в гору. А Васька, вследствие улучшения дел, в конце этого лета попал в самый центр дикого леса за тысячи километров от Москвы.
Этот большой лес делит надвое железная дорога. Слева елки и справа елки. Зимою их длинные пальцы синеют от холода, зимою подножное снежное сияние держит их на весу. Зимой одни елки в лесу зеленые, и их зелень-жизнь радует глаз. Но весной поглядишь на колючую темную лапку — и жалко ее станет, жалко до слез. Никогда ей, бедной, не цвести.
Маленький разъезд в глубине сине-зеленого леса нежило вечернее солнышко. Сладко отдыхал ось от летнего жара трем белым домикам под зеленой крышей, длинному сараю вдоль железнодорожных путей и гибкой наезженной колее, загадочно уводившей солнечный блик в неизвестность, в сторону, за кучи белого слежавшегося песка. И даже задремавший товарняк, и тот, казалось, с удовольствием принимал отпущенное ему на сегодня тепло.
Но тепловозный гудок вдруг разлетелся во все стороны над рельсами. Может, разлетелся он насовсем, а может, вернулся из леса через секунду-другую протяжным эхом. Но этого никто никогда не узнал. Потому что через секунду после гудка тихонько урчащий дизель был пущен машинистом на полный ход. Он громко застучал всеми своими цилиндрами и качнул локомотив вперед. Качнулся и состав… Но устоял. Лишь от головы к хвосту проворно перескочил клацающий железом перестук. Тогда дизель загремел еще громче. Над тепловозной крышей взлетел и повис раскаленный густой выхлоп. Будто вода, он рябил и дразнил солнечные лучи. Дизель втянул в себя еще ведро соляры и подбросил ее сажею вверх. И выхлопные трубы вогнали ее в облако, наливавшееся с каждым мгновением непроглядною черною мглой.
И только тогда вагоны медленно поплыли. Дизельный грохот куда-то пропал. И стал из-под него слышен скрип вагонных пружин, да шелест колес.
В последнюю стрелку, прощаясь с разъездом, постучал тепловоз, потом десять цистерн с нефтью. Много красных высоких вагонов. И последней подошла к нему платформа. Длинная платформа с опущенными бортами.
На платформе — большой грузовик. Шесть огромных колес держат кузов-фургон. Толстый металл, грубая сварка. Люки, лючки и круглые отвинчивающиеся крышки-заглушки там, где будут подключаться внешние кабели. Раскрой люки все — останется железное решето. Железное решето с большими дырами.
А в конце платформы, облокотившись о крепежный трос, стоял охранник Саша по кличке Большой Брат. Он почесывал через тельняшку свой толстый живот и смотрел, как разматываются из-под платформы на запад черные шпалы.
На стрелке платформа дернулась. Стальной гулкий удар под днищем — через разболтанный стык перепрыгнуло колесо. Грузовик шевельнулся. Тросик, на который опирался Большой Брат, незаметно стал жестким, как рельс, а потом, когда платформа перестала качаться, снова провис.
А слева придвинулись ближе кучи серого, плотно слежавшегося еще много лет назад песка. Ни дождь, ни весенняя грязь этот песок уже не возьмут. Каждая буря осенью посыпает его мелкими обломками сосновых сучков. И каждый ветер весной сеет бурые, уже отслужившие свое, сосновые иглы.
Через гребень перемахнул Васька. Остановился. В левой руке у него была бутылка водки, и в правой руке у него была бутылка водки. Большой Брат сразу его заметил:
— Вась! Давай, Вась!
Васька прицелился и побежал наперерез. Он ровным размашистым шагом выбирал метр за метром разделявшее их пространство; пространство пустого воздуха, чуть окрашенного поднятой поездом теплой пылью. Васька поднял голову, примеряясь к последнему рывку.
Дорога чуть повернула. Вдруг Ваську ослепили стеклянные круги. На заднем краю платформы они полыхнули солнцем. Полыхнули так, что он вскинул руки к глазам. Обо что-то зацепился ногой. Поскользнулся и растянулся во весь свой рост.
— Черт! — Большой Брат громко хлопнул себя по колену — земля из-под ног неудержимо плыла вместе с Васькой и водкой. Большой Брат присел на корточки, еще раз проверил карманы лежащего на краю платформы бушлата: деньги, документы — все на месте. Свернул потуже, встал, приготовился бросить, как только Васька поднимет голову.
ebooksa