Проклятие изгнанных

– Все? – пытаясь понять, что все это значит, испытующе заглянул ей в глаза Матвей.

– Все, – подтвердила женщина.

– А вам фамилия Игнатьева не знакома? – мысленно отругав себя за то, что не узнал у Даши ее девичью фамилию, спросил он.

– Игнатьева? – по складам проговорила женщина. – Нет. А почему вы спросили?

– Разбирали бумаги, которые остались после Анфисы Евгеньевны, наткнулись на упоминание об этой женщине.

– Я знакомых Анфисы не знала и никогда у нее в Москве не была.

– И дети ваши к ней не заезжали? – зашел с другой стороны Матвей, заметив, как лицо женщины вмиг сделалось каменным, отчего сделал вывод, что у нее никого нет.

Сурок открыл глаза и некоторое время, напрягая зрение, смотрел в металлический потолок гаража. Даже полумрак вызывал резь, а от выступающих слез щипало. Швы и перекрытия казались затянутыми матовой поволокой и нечеткими. Несмотря на то, что после взрыва прошло уже двое суток, он не стал видеть лучше. Как ни странно, Сурка это волновало меньше всего. И вообще он вдруг поймал себя на мысли, что спокойно смотрит на собственную жизнь уже как бы со стороны. Она кажется уже прожитой, и те же глаза ему как бы и не нужны. Наверное, так думают люди, обреченные старостью и болезнями на неминуемую и скорую смерть.

С трудом поднявшись с продавленного дивана, Сурок наклонился к стоявшему рядом табурету и в очередной раз заглянул в лежащее на нем зеркальце. На него смотрел монстр, пунцовое лицо которого представляло собой месиво из волдырей, кровоточащих ран и множества складок. Ресницы и брови напрочь отсутствовали. Из-за того, что взрывом испарений горючей жидкости попросту сожгло часть волос, лоб теперь казался неимоверно большим.

Со скрежетом открылась дверь, проделанная в воротах, и в гараж протиснулся Заскок:

– Все налюбоваться собой не можешь, огнеметчик?

С появлением постороннего апатия вмиг пропала, и Сурок вновь будто бы вынырнул из того коматоза, что не дает окончательно сойти с ума. Масса самых разных чувств снова заполнила его и начала терзать душу и сердце.

– Что же делать? – простонал Сурок. – Как мне теперь быть?

– Тебе не позавидуешь. – Заскок уселся на перевернутое вверх дном ведро и прыснул со смеху: – У тебя на морде написано, что это ты своего дружка зажарил. Черт! Вылитый черт! Ох, не могу! Кому рассказать… Ах! – Заскок резко умолк, утер выступившие слезы и уставился на глаза Сурка. Но, не удержавшись, снова рассмеялся: – Ну, что с тобой делать? Может, ведро пока на голову надеть? Не могу я на тебя без слез смотреть.

Сурку было не до смеха. Он опустил голову. Взгляд упал на обмотанную вокруг лодыжки цепь и амбарный замок, дужка которого была продета через ее звенья.

«Как быть? Что делать?» – сменяли друг друга вопросы, мешая думать. Он никак не мог избавиться от этого навязчивого и беззвучного нашептывания. Мысли путались, разрывались, ускользали и вязли в какой-то субстанции.

– Посмотрел я подъезд и двери квартиры, в которой твоя родственница живет, – с сарказмом заговорил Заскок. – Выход на чердак не закрыт. Хорошее место.

– Значит, вскроешь? – оживился Сурок, но тут же сник. От одного его вида люди будут шарахаться в стороны.

– Признайся, не все мне рассказал, – неожиданно оскалился Заскок.

– Думай как знаешь. – Сурок осторожно лег.