Колчин — не по первости, он в курсе: все ужастики — этажом ниже и еще ниже, в подвальных просторах.
Медсестер и медбратьев на пути не попадалось, пусто и тихо.
Может, Давида Еноховича тоже нет? Может, у него эта… как ее… «пятиминутка»… всеобщая, в главном корпусе?
Последняя дверь — она тоже без таблички, но Колчин хорошо помнил — последняя дверь.
Она не была заперта, она была прикрыта. Но плотно. Значит, Давид Енохович не на «пятиминутке». Колчин, блюдя приличия, стукнул костяшками пальцев и готов был войти, но:
— Занято! — сварливо и по-хозяйски.
Кто в доме хозяин? Сиплость Давида Еноховича стала притчей во языцех. Что-то неловкое у него случилось со связками от рождения. Враги заушничали о младенческом сифилисе, о зрелом алкоголизме. Друзья воспринимали как данность.
Это не голос дважды еврея. Это голос какого-нибудь опортупеенного патриота из сортира — наглого-бесцеремонного, с упреждением: попробуй не поверь и проверь, занято ли!
Колчин попробовал.
Штейншрайбер сидел за начальничьим столом, спиной к окну, и потому выражения лица сразу было не разглядеть.
Зато выражения, с позволения сказать, лиц внезапной троицы в кабинете ведущего патологоанатома были красноречивы: слышь, ты не понял, занято!
Неужто дождался своего часа Давид Енохович Штейншрайбер, явились по его душу, доигрался.
Троица не принадлежала к скопу проповедников идеи об уничтожении русского генофонда посредством евреев.
Троица не принадлежала к чернорубашечникам.
К небезызвестной компетентной службе она тоже не принадлежала.
Всеми тремя перечисленными категориями борцов за идею как-никак двигала бы… идея: доколе позволено измываться над солью нации этому «основоположнику»?!
Троица, обступившая начальничий стол Давида Еноховича, пришла не за идею, а за деньги. То бишь за деньгами. И была она не из персонала больницы — мол, мы санитары, денно и нощно вкалывающие, требуем заплатить нам денег, которых не получаем уже четвертый месяц! Не санитары это. Шпана. И шпана толстокожая, нечуткая.
— Слышь, ты не понял? Занято!
Почутче надо быть, пареньки, кожей надо ощущать, кто пришел. Занято? Вот и освободите помещение, взрослый дядя пришел к взрослому дяде.
Колчин почуял нечто — не боевую ситуацию, нет. Но легкое раздражение. Скажи ему сейчас хозяин кабинета хоть слово, и ЮК с тем же легким раздражением пинками вытолкал бы большегрузных сопляков.
ebooksa