– На что ты намекаешь?
– На Митьку, естественно, а не на Уткина.
– Клянусь, не видела, – она перекрестилась.
– Ладно, вали, партизанка.
– Опять не ночевал?
– Ну все, катись.
С работы Вика ушла в седьмом часу вечера. Пришлось заниматься организаторскими делами. На душе было неспокойно, ей взбрело в голову зайти в церковь помолиться, свечку поставить, записку заупокойную подать.
Проходя сквозь рынок, она купила косынку на голову, помня, что простоволосой не принято заходить в храм. Церковь она иногда посещала. В детстве ее мать водила, а теперь все ходят. В религии она ничего не смыслила, как большинство прихожан, но считала, будто церковь дает успокоение.
Вечерняя служба уже закончилась, но храм еще не закрыли. Она купила свечи и подошла к иконе Казанской Божьей Матери. Свеча зажигалась, но как только она хотела ее поставить, тут же гасла. Несколько попыток ни к чему не привели.
Вдруг в лицо ей подул ветер, словно сквозняк, но огоньки стоящих свечей даже не шелохнулись. Косынку сорвало с головы, и она покатилась по полу к выходу. Вика пыталась поймать ее, но косынка выскальзывала из рук, и Вика нагнала ее только на улице.
Второй раз Вика заходить не решилась. Сердце колотилось в груди, и она слышала его стук. Перекрестившись, Вика пошла прочь.
Уже на своей улице она наткнулась на мужчину лет тридцати пяти.
– Извините.
– Ничего, Виктория Дмитриевна. Хорошо, что мы встретились с вами.
– Кто вы?
– Я работаю на вашего мужа. Мы можем поговорить?
– Где Дмитрий?
– Очевидно, занят делами. Договор мы должны подписать вечером.
– А я тут причем?
– Чем вы так напуганы? На вас лица нет.