Рыцари плаща и кинжала — так во все времена называли разведчиков, шпионов, сотрудников спецслужб. Но в наше поразительное по своей хаотичности и беспринципности время они остались без плащей. А вот кинжалы у них всё еще есть.
Любовь, честь, дружба — для героев цикла повестей «Кинжал без плаща» это не пустые слова. И всё же предательство окружает их, а смерть ходит по пятам. На пределе сил и способностей они делают свою работу, исполняют долг. А наградой — тишина, забвение и тень. Тень, из которой выйти им не дано.
1.0
Эдуард Байков, Александр Леонидов
Кинжал без плаща
История первая. Путь кшатрия
Он ждал Леку Горелова, когда в кафе зазвучала эта песня — «Ностальжи». Она значила для Мезенцова, может быть, даже больше, чем для настоящих эмигрантов, будя воспоминания, уводя в прошлое, в минувшую и невозвратную жизнь, в какие — то параллельные миры и альтернативные вселенные. В 70-е, 80-е годы, которым не быть вновь…
Был день памяти Алана Григоряна. Мезенцов позвонил Леке — международный роуминг долго ворочался в эфирном пространстве и, наконец, дал протяжные гудки вызова.
— Алло! Ты где?!
С некоторых пор все их звонки начинались этой сакральной фразой.
— Я в Роттердаме…
— А я в Копенгагене!
Нехорошо получилось; прямо как в анекдоте про сексуальные извращения — «Роттердам и Поппенгаген». Вместо ностальгии — очередная порция неизбежной клоунады по этому поводу. Потом — щемящий вопрос:
— Завтра день Алана… Может, встретимся на нейтральной полосе?
— Ага.… Где это у нас теперь нейтральная полоса?
— Географически это Берлин. Я буду ждать тебя в семь вечера в «Гроссэгере» на Унтер-ден-Линден, на нашем месте у окна! Приезжай! Хотя бы мертвые должны собирать живых вместе…
И вот Мезенцов ждал живых и призраков за большим стеклом «Гроссэгера», где всегда угощают хорошей охотничьей олениной, курил свой извечный «Салем», смотрел на подтеки дождя, на промокших и озябших берлинцев. За спиной — под пристальными низкими лампами зелень бильярдных столов, костяной пристук шаров, фантомы сигаретного дыма…
В любом возрасте природа выдает поровну лета, осени, весны, зимы — но с определенного момента начинаешь запоминать только осень. Мезенцов не помнил лета с 1988 года — видимо, его лето осталось там. Вкрапления седины в жидких редеющих и прилизанных волосах, пятна желтизны на знаменах — все уводило потом от солнца и разнотравья в холод прозрачного утра умирающей природы, телеграфирующей свое прощальное «прости».
— Ностальжи… Же мур ля со мегре…
В 1984 году было очень жаркое лето. Не везде, конечно, но Лека, Лордик и покойный Алан отдыхали тогда в пансионате «Кувшинка» в Чувашии, там было просто пекло! Их вытащил тогда по писательской линии как раз Григорян, ныне — уже мертвый, сгоревший не так давно под палящим солнцем Ирака, посреди мертвой, растрескавшейся земли. Вспоминал ли Алан там, в Ираке, другое, доброе солнце Кувшинки, сверкающее на бриллиантах капель, пронизавшее изумрудную зелень, сочащееся сквозь листву, золотящее травы, стрекочущее двигателем зноя в тысячу насекомьих сил?
Собирались много лет подряд. То одно, то другое — то Алан в Париж по ленинским местам, то у Леки командировка в Магадан, то Лордик не может — с его торговыми операциями. В 1984 году так сложилось — все свободны, но Лека начал ныть:
ebooksa