Предатель рядом

— Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил характеристику оперативника, действующего под прикрытием, — задумчиво перебирая пальцами рук за спиной, проговорил полковник Быков. — Так уж вышло, что мысль, которую я хочу до тебя донести, тебе уже знакома. Но вряд ли ты обратил на нее внимание, как на самое яркое определение. Ты помнишь вступление к «Фаусту»?

— Да, а почему вы спрашиваете?

— Прочти.

— Вы вновь со мной, туманные виденья, мне в юности мелькнувшие давно. Вас удержу ль во власти вдохновенья, былым ли снам явиться вновь дано…

— Достаточно. У тебя совершенная память, Антон. Все дело в том, что эти слова меня заставил на всю жизнь запомнить мой бывший друг. Упоминать имя его вряд ли имеет смысл, хотя его и нет сейчас среди нас… Скажу лишь, что это был один из умнейших людей германской разведки «Штази». В 90-м он принял яд, чтобы не оказаться в руках агентов «Моссада».

Занеся руку над урной, Быков разжал пальцы. Окурок подмигнул огоньком и тут же в ней утонул.

— Он очень любил Гете. Я помог родственникам разыскать на лагерном кладбище и перевезти его прах в Потсдам. У него не осталось родных, есть сын, но он в Марселе. На том берлинском кладбище изредка бываю лишь я один. Но шесть последних лет я не имею возможности делать это по известным тебе обстоятельствам. Вот почему могила неухожена и заросла бурьяном.

Копаев брел рядом с полковником и слушал.

— Ты веришь мне?

— Ну, разумеется, — приглушенно прошептал Антон.

— И напрасно делаешь, Копаев. Я тебе солгал.

Остановившись как вкопанный, Антон уставился в лицо полковника долгим взглядом, силясь понять, что происходит. Быков же, напротив, выглядел вполне спокойным и даже безразличным ко всему вокруг.

— В чем?

— Во всем.

Антон ошеломленно разглядывал Быкова.

— Но зачем?

— Я солгал. У меня никогда не было знакомых из «Штази». Солгал, следовательно, и про сына его, который в Марселе, и что я редкий, но гость на берлинском кладбище. Я даже не знаю, где оно находится. А ты поверил мне, потому что у тебя нет оснований мне не доверять. То же самое может произойти с тобой в подобной же ситуации, но при других обстоятельствах. Ты поверишь человеку, в котором не сомневаешься, и это будет означать не только твою гибель, но и провал задания.

— Но мы же не на службе! — вспыхнул Копаев.

— Это урок тебе на всю жизнь, Антон, — протянув руку, Быков ткнул пальцем в верхнюю пуговицу пиджака Копаева. — Больно? Это ерунда. Это не боль. Боль начнется, когда ты окажешься с проваленной легендой среди братвы или, чего хуже, в руках загнанных в угол и ставших опаснее уголовников в сотню раз людей в погонах. Вот это будет боль. Так вот чтобы боль никогда не наступала, запомни одно правило. Никогда и никому не верь. Ты и мне не должен верить. Ты можешь лишь убеждаться в том, насколько я тебе доверяю. За жизнь твою, Антон, я готов отдать все. Но никогда не верь даже мне, потому что может наступить тот час, когда я тебя предам. Я могу сделать это не по своей воле, а под действием лекарства, находясь в беспамятстве… Да мало ли по какой причине. И когда ты откроешь передо мною в очередной раз чистую свою душу, ты не будешь подозревать, какое чудовище вползает в нее, распахнувшуюся. Ты помнишь все, чему тебя учили в школе милиции?

— Да, — произнес Антон.