Сопроводитель

Я углубился в гущу деревьев и кустарников и вздохнул посвободнее. Здесь меня было уже не так просто обнаружить. Хотя, конечно, это совсем не то, что заросли астры, но гораздо лучше, чем открытая со всех сторон дорожка.

Чем-то неуловимо похожий на психически ненормального волка, я долго петлял среди древесных стволов, кустарника и прочих древесно-стружечных изделий, залез зачем-то мордой в куст крыжовника, оцарапался и, громким шепотом матерясь, пополз дальше.

Думайте, что хотите, но я это делал не напрасно — у меня была совершенно определенная цель: отыскать более или менее приличное окно, в которое можно влезть без ущерба для моей болезненной любви к чистоте. Таковое нашлось, правда, на втором этаже — с двумя цветочками по краям, занавешенное оборчатой сиреневой шторочкой. В общем, вполне симпатичное окошечко. Вор бы в него не полез, а вот герой-любовник — с нашим удовольствием. И не беда, что на втором этаже. Зато был и существенный плюс в виде хоть и небольшого, но тоже уютного балкончика. В самый раз для Джульетты. Но за высокой оградой непрошенных гостей, видимо, не боялись.

Пожарной лестницы я не приметил и решил, что и без нее неплохо обойдусь. Под балконом росла объемистая яблоня, вполне способная выдержать не только меня, но и еще пятерых героев-любовников одновременно. Однако собирать такую ораву я не стал, решив, что одному взбираться сподручнее. Что и проделал — быстро и четко, как какой-нибудь борец с терроризмом на генеральной репетиции.

Перемахнул через перила и притаился у стены, присев на корточки. Вокруг царило спокойствие. Моего вторжения никто не заметил. Даже цикады — или как там этих козявок очкарики называют — с ритма не сбились.

Убедившись в этом окончательно, я привстал было, чтобы заглянуть в окно на предмет разъяснения обстановки, но тут же присел — по ту сторону дома на секунду-другую взвыла сирена и сразу заткнулась. Прибыла милиция.

Черт бы ее, натурально, побрал, родную. Оно, конечно, спасибо им, что не приехали чуть раньше, когда я плутал во саду ли, в огороде, но, с другой стороны, могли бы и шину по дороге, что ли, пропороть, чтобы задержаться минут на пять. Мне бы эти пять минут в самый раз были.

9

Громкие голоса у ворот показывали, что разборки в самом разгаре. Ментам демонстрировали труп Джона и, наверное, доказывали, что все остальное по сравнению с этим — сущие пустяки, можно даже внимания не обращать. Менты, скорее всего, напротив, интересовались именно пустяками и требовали показать им все — в конце концов, не каждый день выпадает такая развлекаловка с разрывами гранат. Кстати, где приземлилось мое первое послание, я и сам не видел, а потому не знал и последствий приземления. Хотя хотелось бы посмотреть. Как и милиции — от их жарких просьб листва на деревьях жухла и сворачивалась в непотребное.

Я сидел, вжавшись спиной в стену и отчаянно пытался сообразить, что же делать дальше. Оставаться на балконе было чревато последствиями — осветят фонариками, и могу спорить с кем угодно на что угодно, с птицей не спутают. Спрыгнуть вниз — так лучше сразу громко и отчетливо позвать их к себе, сообщив заодно все паспортные данные. Ломиться в комнату через окно, так и не посмотрев, что там — единственный приемлемый вариант, тоже, однако, чреватый последствиями. А ну, как там сидит древняя бабушка с двустволкой на коленях? Жахнет из обоих стволов, и мало мне тогда проку будет из преимущества в возрасте и количестве зарядов в стволе.

Но другого выхода не просматривалось. Нужно было ломиться внутрь. Однако все не так просто, как кажется. Непринужденно встать и войти в комнату я в данной ситуации не мог. Нужно было настроиться. Психология. Хотя нюансов не скажу, образования не хватает.

Балконная дверь скрипнула, отворяясь. Совершенно неожиданно. Я вздрогнул и насторожился. Спрятал пистолет в тень, но палец, на всякий случай, держал на взводе. Случаи, они, знаете ли, разные бывают.

На балкон и какой-то жалкий кусок сада — а даже и не сада, а листвы деревьев, сквозь которую ничего не могло пробиться, кроме предметов свыше одного килограмма весом — упал прямоугольный пук света. Потом прямоугольник с одной стороны словно крыса погрызла, и из дверного проема выдвинулся кусок лица. А именно — хитрый глаз громадных размеров, обрамленный со всех сторон средней длины волосами. То ли черными, то ли темно-каштановыми, при таком освещении разобрать невозможно.

Зрелище было занимательным. Я, наверное, выглядел не лучше, но я себя со стороны не видел, а видел забавный глаз. И не смог удержать губы в пристойном положении — они расползлись в дурацкой улыбке.

— Ты чего? — спросил голос, принадлежавший глазу.

— Глаз четкий, — проинформировал я.

— А чего тут сидишь? Я за тобой давно наблюдаю. Еще как ты по саду на карачках ползал. Потом смотрю — на мой балкон полез. Жду-жду, а ты не заходишь. Заходи давай.

Волосатый глаз скрылся. Я, не долго думая, последовал за ним. Раз приглашают — грех не воспользоваться. Только пистолет сзади под рубашку спрятал.

Внутри комнаты царил порядок. Обстановка — вполне ожидаемая после вида розовых занавесочек и пары гераней на подоконнике. Односпальная кровать с белоснежным бельем и, опять же, розовым, но на сей раз более светлым, покрывалом. Пуфики, креслица, ковры, половички. На стенах, кроме ковров — множество фотографий мускулистых и прекрасных, при виде которых у меня тут же развился кошмарный комплекс неполноценности. С моими грязными руками и коленками я даже их бледной тенью не выглядел — растворялся вообще.

Обладательница всего этого хозяйства, равно как и глаза, и многочисленных волос, которые, как оказалось, имели вид прически «каре», стояла передо мной и с веселым любопытством разглядывала мою живописную фигуру. Лет пятнадцать-семнадцать, довольно миловидна, по-детски любопытна, глупа, наивна и непосредственна. Стояла, прости господи, в розовом, опять-таки, халатике, скрестив руки на груди, и улыбалась мне, как родному. Скорее всего, дочка Коновалова.