За флажками

Последнего вопля я, было дело, совсем не понял, но тут из кухни нарисовалась еще одна фигура.

Я посмотрел на него и лениво ужаснулся — чистый отморозок. Глистоподобного вида. Глаза — никакущие. В руке — вилка о двух зубцах. У меня таких вилок сроду не было. Явно с собой припер, эстет хренов.

На вилку у Бляшки был нанизан кусок ветчины, и он эту ветчину хавал. При этом я отчетливо осознавал, что ему ничего не стоит дохавать ветчину, приткнуть этой же вилкой меня, слегка вытереть прибор о мою не слишком чистую одежду и отправиться в кухню за новой порцией ветчины. В двух словах — связываться с этим типом не хотелось. И я поднял руки:

— Ладно, все. Уговорил. Иду в комнату.

Пока я протискивался мимо него, Пистон, будто невзначай вынув из-за пояса «Беретту», осматривал ее. Чтобы, получается, у меня даже в мыслях не возникло создавать внештатную ситуацию. Ну, у меня и не возникло. Я — не Бляшка. С головой дружу. Временами.

Стоило мне оказаться в комнате, пистолет Пистона занял исходную позицию. Бляшка попытался сделать то же самое, потому что ветчину уже дохавал. Но босс не дал ему сделать этого, остановив грозным рыком:

— Куда?!

Бляшка молча продемонстрировал ему пустую вилку, но был жестоко разочарован бессердечием начальства, заявившего:

— Нехрен! Сейчас моя очередь. Стой пока здесь, паси этого ублюдка, чтобы он чего не отколол. А я пойду кофейка хряпну. Что-то аппетит разыгрался. От нервов, наверное.

И ушел. Бляшка остался стоять в проходе, тупо поглядывая то на пустую вилку, то на меня. При этом я с трудом подавлял в себе навязчивое желание напомнить ему, что я, собственно, не ветчина, хоть тоже сделан из мяса.

Пистон отсутствовал минуты три, а когда появился, то выглядел уже куда более благодушно. Видимо, причина была в том, что в правой руке он держал чашку с дымящимся кофе, а в левой — бутерброд.

Однако благодушие было далеко не всеобъемлющим. На меня, во всяком случае, оно не распространялось. Такое заключение я сделал после серьезного тычка в грудь, в результате которого был вынужден занять сидячее положение на диване.

— А теперь расскажи мне, фраер, чего ты наплел моим пацанам, раз они мне войну объявили? — спросил Пистон и впился зубами в бутерброд.

— Ничего я им не плел, — сказал я. А что еще мог сказать? — А они что, войну тебе объявили?

— Ты что, тупой? — зарычал он. — Я только что тебе сказал. Суки! Я пришел к ним, как белый человек — мол, пора, парни, конкретные вещи делать. А они меня с моей же территории выкинули. Из казино, как дешевого фраера, каталу залетного, на пинках вынесли! Главное, сука, это же я Конопатому на казино моней отсыпал. Это ж мое казино, в натуре! А они меня из него выкинули! Если бы Бляшка не сказал, что меня мусора в розыск скинули, то влип бы по полной программе. Так хоть ноги успел унести. Короче, твоя работа?

— Ты не нервничай, — посоветовал я. — Кофе разольешь, а он горячий. Письку ошпаришь, — Пистон выпучил на меня глаза и принялся соображать — рассердиться или нет. Пока он скрипел мозгами, я сделал ход конем: — Конечно, не моя работа. Ты ведь чувак грамотный, фишку рубишь. Сам подумай — какой мой гешефт с того, что где-то за городом какая-то братва скинула своего пахана? Никакого, кроме ненужной информации, натурально.

Он подумал и не стал сердиться. Вместо этого сделал солидный глоток кофе и кивнул:

— Тут ты прав. Тебе никакого навару нет. А как ты с ними утром договорился?

— Проще простого. Они увидели, что я тебе, случись что, шею сломаю — и решили не рисковать. Короче, тогда они тобой еще дорожили. А потом, видимо, приехали домой, прикинули, что к чему, и в твое отсутствие твою территорию промеж собой попилили. Не ты первый, не ты последний. Бывает.

— Рано они меня закапывают, — сообщил Пистон. — Я их еще зубами загрызу, — и ткнул пальцем в мою сторону: — А ну, звони своему корешу-менту.