– Мне по барабану. Квитанцию прилеплю на лобовое стекло твоего дома. Но ты меня послушай, брат. Команду видел? Так вот, они сбросятся местным пацанам на пиво, и те в течение месяца будут вызывать к тебе милицию, газовщиков, «Скорую», пожарных, регбистов. Тебе это надо? Дай мне сделать свою работу.
Болотский зло сверкнул глазами и молча кивнул Косте: «Заходи».
– Дома-то женщин и детей нет?
– В протокол хочешь внести?
– Интересуюсь просто. Сгорят, случись пожар.
Женщин и детей в доме точно нет, определил Костя, иначе выбежали бы первыми и снесли с пожарных машин проблесковые маячки.
– Сюда проходи, – хозяин распахнул дверь в столовую, заваленную барахлом.
Костя перешагнул порог и, развернувшись, подал цыгану папку:
– Подержи-ка.
Тот машинально взял ее в руки и опустил глаза. Тотчас получил в челюсть несильный, но точный удар. Не выпуская папки из рук, он опустился на пол.
Романов метнулся к полке, висевшей над раковиной, сорвал с нее топорик для разделки мяса и нож с широким лезвием. Сыновья Болотского еще не вошли в столовую, а Романов уже занес топорик над головой. Он метнул его, едва кудрявый, лет двадцати шести парень показался в проеме двери. Костя равнодушно зафиксировал попадание и смотрел на топор, пробивший грудину, несколько мгновений.
Поединок с третьим парнем в этом большом доме был короток. Тот поднял руки к лицу, то ли защищаясь, то ли готовясь к атаке. Румын сделал ложное движение левой рукой и, когда руки соперника взметнулись еще выше и ближе к лицу, нанес ему удар ножом в подреберье. Нагнувшись сначала над одним, потом над другим братом, освободил их от сотовых телефонов. Двумя хлесткими пощечинами привел в чувство хозяина.
– Я включил счетчик, ты слышишь меня? Через двадцать минут твои сыновья истекут кровью и сдохнут. Я не буду считать секунды, но минуты, понимаешь? Я открою рот ровно двадцать раз. Потом уйду.
– Чего ты хочешь?
– Оружие. Причем я хочу выбрать. Одна минута прошла.
Цыган смотрел на старшего сына по имени Николай. Он был жив. Лежал на спине и часто касался ручки топорика, торчащего у него из груди. Он лишь обозначал желание вынуть его, или же жесты предназначались отцу: «Помоги мне».
Младший попробовал вынуть нож, торчащий в ребрах, Романов остановил его:
– Кровью изойдешь. И умрешь раньше, чем мне нужно. Оставь все как есть.
Болотский встал с колен и долго смотрел на Романова:
– Почему ты ненавидишь нас, людей другой крови? Ведь поэтому ты так жестоко обошелся с нами.