– Еще бы десятка два. Которые с заражением, – упрашивала врач-лейтенант из полевой санчасти.
– Нельзя, милая. Пойдем при дневном свете, нас только чудо и скорость могут спасти. Перегрузим катер – всем каюк.
Все же уговорила красивая врачиха взять еще людей. Катер облегчали как могли. Выбрасывали через борт все, без чего можно обойтись: запасной якорь, посуду, бачки для воды и горючего. Выволокли из трюма и швырнули на песок решетки массивного деревянного настила. Погрузили еще человек двенадцать.
Рискуя попасть под винт, цеплялся за скобы раненный в ногу и кричал пронзительным, знакомым Батаеву голосом:
– Антонов огонь… помру от гангрены.
Его с руганью втащили на борт, и двигатель, захлебываясь, дал полный ход. Артиллеристы «Прибоя» все же расквитались с немецкими пулеметчиками. Обе башни, особенно кормовая, выпускали снаряд за снарядом. Гребень, с которого расстреливали раненых, покрылся рыжей глинистой завесой. Снарядов не жалели.
– Меньше груза – легче идти! – кричали из кормовой башни, выкидывая через люк очередную стреляную гильзу.
С холмов по катеру били из всех калибров. Но не дав загрузить «Прибой» под завязку, мичман Иван Батаев на скорости пятнадцати узлов (все, что мог выжать двигатель) умело уходил на виражах от разрывов.
Осколки били о броню, близкие взрывы швыряли небольшое судно с борта на борт, погиб дальномерщик, следивший за небом, покалечило несколько раненых. «Прибой» миновал наиболее опасную зону обстрела, благополучно дошел до левого берега и вывез восемьдесят с лишним раненых.
Закуривая папиросу, Иван спросил бойца, обросшего густой щетиной, с опухшей, как бревно, ногой:
– Ты чего так кричал? Один, что ли, тяжелый! Есть такие, кого и до госпиталя не донесут. Вон тот, в живот раненный, кажется, уже не дышит.
– Прости, сынок, – кланялся мужик в заскорузлой от крови шинели. – Детей в семье пятеро, самому старшему двенадцать лет, а младшей дочке всего годик. Пропадут без меня, не вытянет их жена. У нас в Саратовской области то засуха, то саранча. И в хорошее время голодали, а сейчас… Век молиться за тебя, парень, буду.
В дивизионе самого молодого командира бронекатера Ивана Батаева встретили горячо. Качали, подкидывая в воздух, совали фляжки со спиртом, папиросы. Заодно отхлебывали сами.
– Ну, молодец!
– Из пасти у фрицев вырвался. Команду и раненых спас.
– Вот увидите, – предсказывал кто-то, – Ване всего двадцать два, а он еще всеми нами командовать будет.
– А чего? Способный парень.
Комдив Кращенко с раздражением думал: «Все рвутся в начальство. И Зайцев на меня обиженный, и Морозов, да и остальные не лучше». Он сухо, стараясь придать голосу бодрость, объявил благодарность Батаеву и сразу перешел к делу:
– Три катера уходят вечером на задание. «Смелый» на ремонте. Тебе, Иван Степанович, и «Быстрому» переправу сегодня ночью вдвоем придется обеспечивать. Как техническое состояние судна?
Каким бы молодым и не слишком проницательным ни был недоучившийся курсант Ваня Батаев, но ему стало неприятно, что командир дивизиона лишь мельком спросил о потерях. Ни слова не сказал о похоронах погибшего дальномерщика (мол, закапывай сам и не морочь голову), не поинтересовался, как чувствуют себя двое крепко контуженных моряков, которых увезли в санбат. Кращенко интересовала лишь техника.
ebooksa