Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты и правда угомонись, – подал голос Паша Карелин. – Если завтра никуда не двинемся, бочку найдем и вошебойку соорудим.

– Я бы пожрал чего-нибудь, – зевнул Сорокин. – Разбудили, а на голодное брюхо сон не идет. Я дома перед сном литровую кружку молока выпивал, а к нему хлеба ржаного ломоть. Маманя у нас хлеб в печи на капустных листьях печет, корочка хрустящая. Лучше всяких городских булок.

– Поесть бы не худо, – согласился лейтенант. – Там у нас каши половина котелка вроде оставалась.

– Засохла, да и хлеба нет.

– Зато у меня спирт есть, – подал голос механик Хижняк.

– А чего молчал тогда?

Экипаж в предвкушении выпивки мгновенно объединился. Кроме каши отыскались несколько сухарей и плоская банка бычков в томате. Досталось граммов по семьдесят, но спирт был неразбавленный, и на экипаж хватило.

После этого еще час не спали, курили, вспоминали довоенную жизнь, которая, оказывается, была совсем неплохой и веселой. Куда-то подевались вши, и экипаж дружно захрапел.

День выдался солнечный. Пригорки на южных склонах подтаивали. Лед в речушке, проломленный снарядами и гусеницами танков, перехлестывало течением, вода бурлила, обегая валуны. Сплошной линии обороны с немецкой стороны заметно не было. С утра фрицы, как всегда, высыпали полсотни мин. Одного бойца убило, другого понесли в санбат – крепко осколками нашпиговало.

– Хорошо, Иван? – крикнули из укрытия. – Если нравится, еще добавим.

Ответа немец не получил. Высунувшись, продолжил:

– Почему хлеб с кашей не жрешь? Кончилась еда? Хрен погрызи. А это на закуску.

Пыхнули дымками сразу три миномета, успели сделать по паре выстрелов. Но их подстерегал по приказу Мельникова расчет тяжелого 120-миллиметрового миномета. Ахнул из глубокого окопа раз, второй. Поправил прицел, вложил еще две фугасные чушки весом по шестнадцать килограммов.

– Жрите, сволочи!

Сейчас не сорок первый год. Научились отвечать. Одна из тяжелых мин угодила в цель точно. Фонтаны взрывов видно издалека. Вместе с землей взлетел исковерканный ствол батальонного миномета, что-то похожее на обрубок тела, шипящие, смятые детонацией мины.

– Ну как русский хрен? – кричали теперь наши бойцы. – Еще хотите?

С той стороны промолчали, лишь длинной злой очередью отмолотил пулемет, согнав с брустверов любопытных красноармейцев.

В общем, все шло как обычно. В небе медленно накручивал петли двухмоторный наблюдатель «Фокке-Вульф 189». Когда время его работы закончилось, воздушный разведчик пошел на снижение. Сбросил две «пятидесятикилограммовки» и, набирая скорость, пошел на свой аэродром.

Оптика у наблюдателя была точная, обе бомбы с воем обрушились на позиции артиллерийского дивизиона капитана Раенко. Разнести прямым попаданием орудие с такого расстояния почти невозможно. Но взрыв завалил землянку, в которой спали после ночного дежурства двое бойцов.

Их едва успели откопать, посиневших, едва не задохнувшихся. Кроме того, крупный осколок почти надвое рассек щит орудия, а другой пробил накатник. Вытекло масло, и пушка вышла из строя. Прибежал начальник арттехвооружения полка и обидно отчитал капитана Раенко, которому, несмотря на вчерашние подношения, так и не удалось вернуться на прежнюю должность в штаб дивизии.