Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!

22
18
20
22
24
26
28
30

Заряжающий, матерясь, наконец сорвал горевшую одежду и прыгнул в снег, чтобы холодом снять нестерпимую боль с обожженных плеч и спины. Чурюмов, сопя, в одиночку выпустил несколько снарядов, затем наклонился над своим наводчиком. Тот был мертв.

Подъехала самоходка майора Тюлькова с осколочными вмятинами на броне и сорванным подкрылком. Кашляя от дыма, зам командира полка разглядывал массивные стволы дальнобойных орудий.

– Их нельзя оставлять! Ствол есть, а лафет найдут. Специально везли наших под Харьковом долбить.

Коротко посовещались. Кое-где раздавались отдельные выстрелы, в огне трещали патроны. Не могли прийти к единому выводу, как вывести из строя массивные стволы.

Саперы собрали остатки взрывчатки, но несколько килограммов тола могло хватить максимум на два ствола. Кто-то предложил воспользоваться противотанковыми гранатами.

– Ну и что дальше? – кричал оглохший от близкого взрыва Тюльков. – Они от удара срабатывают. Ты что ли в ствол швырять их будешь? На куски разлетишься.

Надо было спешить. Старый артиллерист Борис Прокофьевич Тюльков прекратил спор и приказал:

– Два ствола взрывают саперы. Остальные попробуем сплющить гусеницами «тридцатьчетверок» – все же тридцать тонн.

Решение сработало. Гусеницы танков не сплющили, но все же смяли концы массивных стволов. Оценив результаты, майор махнул рукой:

– Порядок. Уже не стрельнут.

Когда покидали переломанный взрывами лес с горевшими машинами и трупами немцев, Карелин стал свидетелем зрелища, которое напомнило ему расстрел наших бойцов у дороги, тело лейтенанта в овраге с пистолетом в руке и размозженной головой.

На этот раз, спасаясь от русских танков и самоходок, бежали остатки немецких солдат и офицеров из разгромленной колонны. Они до последнего надеялись отсидеться в сосняке, но их вытеснили на открытое место. С десяток сумели нырнуть в густой кустарник, спрятаться в снегу. Но основная масса, человек семьдесят, бежали через замерзшее поле. Некоторые сбрасывали на бегу ранцы, шинели. Оружие, несмотря на страх, не бросал никто.

Делать крюк и устраивать охоту за убегающими Тюльков запретил. На каждой машине сидели и лежали раненые бойцы, куда гнать с ними по ухабам?

Запретил он и тратить снаряды, которых оставалось не так много, а что впереди, никто не знает. По убегавшим открыли огонь пулеметы Т-34 и «Дегтяревы», имевшиеся у десантников, стреляли из винтовок, автоматов. Командиры машин опустошали обоймы пистолетов.

Кто-то из танкистов не выдержал и ударил осколочным снарядом. Слишком много ненависти и желания отомстить за своих товарищей, погибшую родню накопилось у людей.

Две трети убегавших остались на поле. Многие из них были ранены, ковыляли прочь, ползли, лихорадочно отталкиваясь руками. Двое-трое подняли руки. К ним с ревом бежала толпа десантников – добить, забрать трофеи. Некоторые вытаскивали на ходу саперные лопатки, перехватывали поудобнее автоматы и винтовки, чтобы обрушить их на головы уползающих солдат. Кинулся было и Вася Сорокин:

– Щас я их…

Но его силой удержал Карелин.

– Сиди здесь.

– Автоматами бы неплохо разжиться, – сказал Миша Швецов.