Арбитражный десант

Несмирившийся банк, похоже, был объявлен вне закона. Охотничий рог протрубил. И в ожидании безнаказанной травли крупного зверя собирались лучшие охотничьи команды, подползали в надежде отхватить кусок браконьеры – одиночки.

А добыча вырисовывалась немалая. Даже после нескольких месяцев раздрая в банке оставалось активов почти на четыре миллиарда долларов.

И тут железная воля Второва вдруг надломилась. Где-то в металле оказалась раковина. Боясь лишиться всего состояния, он согласился втайне от Рублева передать Онлиевскому самое ценное из банковского имущества, включая крупнейший в стране кондитерский холдинг.

На Рублева предательство человека, в котором он был уверен едва ли не больше, чем в себе самом, подействовало сокрушительно. Его еще хватило на то, чтоб решительно отказать Онлиевскому и добиться на Наблюдательном совете увольнения Второва.

Но что делать дальше, он не знал.

Всякая управляемость после изгнания Второва оказалась нарушенной. Прежнюю команду тот разогнал, а пришедшие на смену, пользуясь безвластием, торопились обогатиться за счет гибнущего банка. Собственно, торопились все.

Кредитники вовсю торговали кредитными и залоговыми договорами, департамент имуществом принялся потихоньку реализовывать на сторону банковские здания и автотранспорт, управляющие иногородними филиалами, стремясь отделиться, подписывали задним числом фиктивные векселя или договоры займа.

Банк растаскивали по частям, как ставриду с праздничного стола.

Привыкший полагаться на Второва, Рублев не знал, как спасти ситуацию, и не мог смотреть на происходящее.

Иван Васильевич был самолюбив, но и самокритичен. Автор многочисленных монографий и учебников, один из тех, кого называли отцами рыночной экономики, он любил юбилейные славословия. Но, слушая льстецов, понимал истинную цену того, чего удалось добиться. Он слыл толковым преподавателем, но великих учеников не вырастил. Он входил в сонм ведущих ученых-экономистов, но переворота в науке не совершил. А его прекраснодушные теоретические построения, извращенные молодыми циниками, обернулись на практике массовым обнищанием и рваческим разворовыванием страны.

Банк – универсальный, могучий локомотив экономики, должен был стать его оправданием в этой жизни. Тем главным, что смог бы он предъявить господу Богу, когда наступит время расплачиваться по счетам.

И вот теперь это огромное, живое еще тело, сотрясается в конвульсиях. А он ничем не может помочь.

Угнетенный, совершенно разрушенный, Рублев попросту сбежал на дачу за шестьдесят километров от Москвы. Так, должно быть, в голод сбегали родители, не нашедшие, чем накормить умирающих детей.

Здесь и нашли его зять Игорь Кичуй со своим дружком Андреем Дерясиным.

Предложенный ими план спасения банка – дерзкий и реальный одновременно, а главное, исходившая от обоих уверенность в успехе, встряхнули Рублева и вывели из состояния ступора.

Узколицый, пунцовый от смущения Андрей Дерясин, доказывая что-то, раскачивался с пунктуальностью метронома. Игорь Кичуй, высоченный, на голову выше долговязого приятеля, но узкоплечий и худощавый, в своих неизменных адвокатских очочках, извивался над Дерясиным потревоженной коброй.

Они горячились и перебивали друг друга, то и дело выхватывая привезенные схемы и графики. А Рублев не столько вслушивался, сколько всматривался, до такой степени напоминали они сейчас молодого Второва.

Эти двое двадцатипятилетних наглецов ничего не боялись, убежденные в скором, решительном успехе.

Зато сам Рублев отчетливо понимал: четыре миллиарда долларов на кону – это как знаменитое испанское наследство. Не будет ни легкой, ни тем паче быстрой победы. А будет тяжелая, изнурительная, быть может, кровавая война.

Но это был шанс, который давала судьба.