– Похоже – продал, – определил Денис. – На чем же он тебя взял, Жучило?
Нервный смех оборвался. Из глаз Жуковича потекли крупные слезы.
– Запугал! Опять запугал, палачуга. Ты знаешь, какой он? Знаешь?! Это – танк, трактор! Переедет, да еще земелькой сверху эдак присыпет. Чтоб уж наверняка не восстал. Он из меня такое вывернул, что сам бы рад забыть.
Жукович нащупал корку, поднес к носу, обнюхал. В опухлом лице проступило короткое пьяное блаженство.
– Да ну их на хрен, Дениска! – он покровительственно приобнял приятеля. – Чего нам вообще до них, до тараканов? Разве мы для них, для рублёвых этих, люди? Нужны – привечают. А чуть что не так – в тебя пальцами тычут. А ты доказал, чтоб тыкать? Ты вот докажи сначала, тыкалка!.. Плюнь ты на них. Было б из-за кого переживать. Да кому они вообще нужны? Носятся со своим гребаным банчком. Тухлятина это всё. Обречёнка. И не обращай ты на них внимания. Будь выше! Мы с тобой, брат Денис, такого замутим. Ты не гляди, что я вроде как не в форме. Да я хоть щас могу… Ну, денек-другой еще разве выхожусь. О! – Жукович хитро потряс пальцем, заговорщически нагнулся, обдав Лобанова нестерпимым перегаром. – Ты мне сначала с Подлесным толком закончи: подписал или нет?! – вспылил Денис.
– Да шёл бы он лесом, твой Подлесный. Кишка у него тонка, Жуковича взять! А хоть бы и подписал. Плевать! Я – самостийная жизненная едининица. Я сам есть то, чего захочу. Я вещь в себе! И вам меня не постигнуть. Сверлилы!
– Когда ж ты так скурвился-то, Олег? Вроде раньше не крысятничал, – не столько Жуковича, сколько себя спросил Лобанов. – Ну, слабинка всегда проглядывала. Но думал, самолюбие не позволит перейти черту.
– Самолюбие! Словечки у них какие! – вскрикнул задиристо Жукович. Но тут же безвольно просел и – глубоко зевнул. – Чего уж тут? Молодой ты, Дэни. Хучь и ранний. Еще прямая кишка не успела изнутри дерьмом обрасти. У каждого свой запас самолюбия. Да и порядочности тоже. Я свой, похоже, исчерпал. Да и сколько можно: сидеть на деньгах и не вываляться в них? И ты, помяни меня, когда-то да вляпаешься. Ох, вляпаешься!
Он почувствовал, что посетитель собирается встать, и с внезапной силой ухватил его за руку:
– Не уходи, Дэнька! Хреново ведь мне на самом деле. Кто бы знал, как! Самого себя выносить больше не могу. Претит эта сука продажная моей тонкой меломанской натуре. Останься, а!
Последние фразы Жукович из себя выдавил. Энергия, вызванная выпитым, иссякла, язык его набряк, глаза заново заволокло мутью. Рука непроизвольно принялась шарить по постели. Нащупав подушку, он откинулся.
Лобанов спустился на веранду, где хозяйка выплакивала стильной гостье своё горе.
– Что? – вскинулась она при виде Дениса.
– Опять спит.
– Может, и вы останетесь? Я бы вам в отдельной комнате постелила, а? Отведя глаза, Денис отрицательно кивнул и взглядом поднял Ирину.
– Выходит, и ты тоже… навсегда? – проницательная женщина придержала Дениса. – Ведь никого не останется.
– Извини, – Денис виновато провел по поникшему плечу. – Ты ему скажи, как очухается, что по утру из банка приедут. Пусть себя чуток намарафетит…Чаем, может, отпои. Он быстро пошел к дороге. Следом босиком ковыляла Ирина.
Поехали обратно. Он более не разбирал дороги, и машину пару раз от души тряхнуло. Но ни водитель, ни владелица не проронили ни слова. У шоссе Денис съехал на обочину. – Так что узнал?! – не выдержала Холина.
Не отвечая, Денис вытащил мобильник.
– Алло, Андрюха! Это Лобанов…Да не мельтеши. Как раз на тебя никакой обиды. Я только от Жуковича. Он в полной отключке, так что «сдал» он или нет, толком не понял. Но с Подлесным действительно встречался, и тот по поручению Онлиевского документы от него требовал. Так что на сегодня ключевой вопрос: подписал Жукович договоры по продаже «Магнезита» или нет. В любом случае с утра бери медбригаду с капельницей, нотариуса и дуйте к нему на дачу. Откачайте чуток и, если впрямь ничего не подписал, тащите в регистрационную палату. И пусть там перепишет «Магнезит» на банк…. Хотя – с чего-то он запил. Да и документов нет. Потому полагаю: скорей всего «кондитерка» тю-тю. Можно, конечно, судиться, но это дело стремное. Впрочем, меня это больше не касается. Рублеву мой ауфвидерзейн. А тебе – удачи!