– Но зачем тебе это? Увидел же…
– А не твое дело. Разговорилась больно.
Он прервался, потому что Юля, поднявшись, обхватила его за шею.
– Алеша, я там, в трубе, только половину, но… я тебя очень, очень. Только ты знай, знай только. Ты ничем, ничем! Если что… Если не получится, ты не обязан. Я сама уйду тут же, как увижу. Потому что это за грехи.
– Молчи же!
– Нет, нет, это важно! Я поняла – это за то, что сотворила. И еще – нельзя становиться рабом денег. Они – инструмент. Но когда они цель, то приходит беда. Ты понимаешь, да?
– Успокойся. Нашла время.
– Но ты дослушай! Деньги либо приносят благо, либо разрушают. Главное, что в душе. Мы не должны погружаться в корысть!
– Хорошо, не погружайся. Тебе причитаются сто двадцать тысяч. Раздай их своим монастырям, церквям, если тебя это успокоит. Только не заблуждайся: те же попы и монахи их же и разворуют. Та еще публика!
– Не милостыню, нет! – Юля возбужденно приподнялась на кровати. – Я всё продумала: надо создать фонд детских домов. Сначала на мои деньги. Я буду их вкладывать в проекты – это-то я умею, а прибыль штучно распределять. Это и будет благо. И тогда Бог меня простит.
– Хотел бы я знать, за что ему тебя прощать. Да и карать тоже. Похоже, других дел у него нет, как развлекаться над слабыми. – Ты что, в Бога не веришь? – со страхом спросила Юля.
– Да черт его знает.
– Значит, не веришь. Но ты уверуешь!
– Хотел бы, – тяжело признался Забелин.
– Уверуешь. Обязательно. А пока я за тебя буду молиться, – заволновалась Юля.
– Спи же, наконец! – притворно рассердился он. – Вот уж не подозревал, что такая болтунья.
Через десять минут, утомленная приступом, Юля спала на боку, жадно обхватив его руку, а Забелин, сидя подле, недоуменно рассматривал затянутое первым загаром личико зачем-то входящей в его жизнь девочки.
Требовательный звонок заставил быстро схватить мобильник.
– Да, – пробормотал он.
– Докладаюсь. Подлец Петруччио действиями войск под моим руководством разбит и повержен. Сдал-таки Наталье договоры. Потрясен?