Инна заплакала.
– Зачем, зачем ты так? – пряча лицо в платок, всхлипнула она.
При виде ее слез сердце Андрея, до того, будто пребывавшее в состоянии анестезии, защемило.
– А ты как хотела? Чтоб я на карачках ползать начал?! Или чтоб принялся рассказывать, что по-прежнему тебя люблю? Тебе это надо?!
Личико Инны просохло, – именно этого втайне она и хотела.
– Всё, Инночка, иди, – прохрипел Андрей. – Считай, – объяснились. И – расстались друзьями.
– Прости, Андрюшенька, – Инна поднялась. – Игорь тоже хотел прийти. Чтоб втроем. Но я решила, что лучше так.
– Да, – согласился Андрей. – Так много удачней.
Инна постояла со страдающим выражением на лице. Прощаясь, провела пальчиками по костистому его запястью. На языке ее вертелась приготовленная фраза: «Ты еще найдешь свое счастье». Но – сообразила, что говорить этого не следует. Еще раз кивнув, Инна вышла.
Андрей подозвал официанта, заказал сто пятьдесят водки и – расчет.
– А на закусочку?
– Я ж сказал – расчет.
Когда Андрей уходил из ресторана, услышал из кабинки знакомый подначивающий смех. Всмотрелся. За столиком, уставленным суши, сидели двое мужчин. Один из них – с палочками в одной руке и рюмкой водки в другой – был Максим Юрьевич Флоровский.
При виде Дерясина Флоровский озадаченно замолчал. Но тут же расцвел лучезарной улыбкой и сделал широкий приглашающий жест. Дерясин нахмурился. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Но – вежливость обязывала. Он подошел поздороваться.Едва Забелин вошел в квартиру, понял, что Юли нет. И не то чтоб в эту минуту. А вовсе нет. Приоткрыты были коридорные шкафы, опустел уставленный нехитрой Юлиной косметикой столик в гостиной.
Как и опасался, на столе, придавленная вазой, лежала записка. Сел, посидел, не читая. Наконец открыл: «Алешенька, ты прости меня. Как же ты со мной устал! Я не из-за сегодняшнего, хотя… ради Бога, что ведет нас, – будь добрее. Всегда – добрее! Ведь сколько зла кругом. Вижу, уже сердишься. Ты так много для меня сделал. Даже не представляешь, как много. С тобой я была женщиной, и я узнала счастье любить. Недолгое счастье. Потому что сегодня поняла то, о чем предполагала, – болезнь моя есть отметка Божья, предначертавшая судьбу. И бороться с этим, делая несчастными тех, кого люблю, я не имею права. Я прощаюсь с тобой, и целую всё, всё. И знай, ты живешь во мне, и всякий день, что живу, буду молиться за тебя. Прощай, родной! Юла».
Забелин еще раз перечитал записку и потянулся к телефону.
– Доктор Сидоренко слушает, – даже в домашних тапочках Сидоренко ощущал себя врачом.
– У тебя Юля сегодня была?
– А, это ты, банкир. Поздравь, мне больницу дают. Не наркологию, правда, но тоже кое-что. Я так подумал – не удается вспрыгнуть, так я по лесенке взойду. А потом уже со всеми этими мормудонами в царь-горы сыграю. Ох, сыграю!– Я спрашиваю: ты чего Юле сегодня нагородил?