Мужские игры

– По-вашему, это патология? – лукаво, под общее веселое оживление прошелестел женский голос. Сама Юля при этом оставалась невозмутимой. – Я с позиций наших интересов.

– Другими словами, отдаваться не захотят, – перевел Дерясин для Юли. Пугая, грозно взглянул. – Опять придется насиловать.

Но пугаться Юле было недосуг. С той же сосредоточенностью она продолжала делать бесконечные пометки. – Ну что ж, Вячеслав Иванович, аналитические навыки вы продемонстрировали, – оценил хлопоты подчиненного Забелин.

– Упрозрачил ситуацию, – не удержался Жукович. – А вот с фактами пока негусто, – Забелин взглядом осадил резвящегося Жуковича. – Но даже из того, что есть, видны вводные! Во-первых, нам будет жестко противостоять руководство института, имеющее рычаги влияния на сотрудников. В позиции этой, впрочем, есть для нас и приятное – институт, похоже, девственно чист, то есть все акции на месте. Хотя напрягает связка «Балчуга» и Петракова. Здесь возможны сюрпризы. Поэтому, Вячеслав Иванович, углубляйте информацию в кратчайшие сроки. И помните, Вы наши глаза и уши. И нам от вас нужны факты. Прежде всего – факты. Теперь ставлю задачи по направлениям. Кредитование!

– К концу недели получаем первый транш, – горделиво доложил Дерясин. С внезапной искательностью в голосе добавил – для Забелина. – Снежко очень помогает. Просто как бы изо всех сил. Забелин поощрительно кивнул, скрывая охватившее его чувство нежности. Не к Снежко, конечно. Тот просто на новом месте грамотно делал свою работу. А к Андрею, который даже теперь, как умел, выгораживал отступившегося друга.

– Что ж, пошли дальше, – продолжил он. – Второе направление – предстоящий аукцион по сорока процентам. Здесь – ответственный Жукович. Вторым номером – Клыня. Через неделю мне подробный сценарий по всем позициям…

– Да все понятно, Палыч. Не первый год замужем, – с обычной развязностью отреагировал Жукович. – Даже не держи в голове – отсосем мы эти акции. Да и где еще другие психи найдутся, чтоб полезть без шансов скупить контроль?

– Через неделю – письменный сценарий… – отчеканил Забелин. – Третье, и самое трудное, – подготовить общую концепцию операции. Предвидя реакцию, Забелин сделал паузу. – Это вам, Юля, гостинчик.

Оглядел вытянувшиеся лица.

– Отдельно для тугодумов: всю получаемую информацию – Лагацкой. Всю! – Он жестко посмотрел на скривившегося Жуковича. – И еще раз о конфиденциальности – все протоколы совещаний в одном экземпляре и только за моей подписью. Это понятно?

– Чего не понять? – За те полчаса, что шло совещание, возбуждение с Яны спало, и она сделалась какой-то неулыбчивой. Только теперь Забелин сообразил, что с момента появления Лагацкой он, а, похоже, и остальные как-то забыли об эффектной секретарше.

Изнемогший от долгой, изнуряющей зимы Китай-город дождался апреля. Обмотанная развевающимися шарфами, надышавшаяся весеннего воздуха молодежь торжествующе облепила место своих сходок – памятник героям Плевны, только что освобожденный от досок, которыми он был заколочен на зиму.

Поколебавшись, Забелин повернул в сторону Славянки – в последнее время он старался не бывать в центральном офисе. Но из кадров дважды напоминали, что пора формализовать изменившийся статус в банке – подписаться под приказом о понижении.

Кроме того, Забелину хотелось прощупать, догадываются ли в банке об истинной договоренности между ним и Второвым. И, прежде всего, в главном сосредоточении информации – в кадрах. Если кадровики поверили в разрыв между ним и Второвым, можно успокоиться, – обмануть ожидания профессиональных лицемеров потрудней, чем механический детектор лжи. Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.

Увидев привычный «БМВ», охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.

Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка, – следовательно, сигнала «ату» пока не поступило.

Давно, еще со времен работы в институте, а особенно теперь, в банке, Забелина занимали мысли о потаенном могуществе кадрового аппарата. Этом термометре, безошибочно оценивающем, здоров ли ты, а если болен, то есть ли перспективы выздоровления. Этом сейсмографе, предугадывающем глубинные, пластовые подвижки. Грубы порой кадровики в общении, но – тонки их натуры. Над тобой еще ясно, ты, кажется, всевластен. И тот же начальник кадров при встрече бежит к тебе с вытянутой издалека рукой. Но вот мимо проскакивает его тихонький подчиненный, вместо привычного искательного взгляда вдруг – рысий рывок в сторону. И твоему секретарю нужную выписку приносят не тотчас, и указание твое выполняется не сразу, а как бы куда-то проваливается. И всякий имеющий аппаратные уши понимает – барометр ждет над тобой грозы. Бывает и напротив. На тебя хлещет, просто-таки заливает, и нет спасения. И смышленые сослуживцы не торопятся первыми поздороваться, и ушлые, держащие нос по ветру хозяйственники, в предвидении близкого твоего падения, не меняют вовремя перегоревший кофейник, приносят сервиз не того качества, задерживают машину на профилактике. А кадровики у всех на глазах мчатся с зонтом на помощь, рискуя вроде бы навлечь на себя немилость руководства. И ты понимаешь – в этот раз тебя вынесет. Порой кажется, что перед тобой самонастраивающаяся система, подчиняющаяся единственно внутренней, недоступной посторонним логике. И сам этот аппарат создает и формирует то, что потом руководители принимают за собственные решения. У подножия парадной лестницы Забелина остановили. С радостным вскриком к нему засеменил от лифта полненький человек с вплюснутой в плечи квадратной головой – начальник расчетно-кассового центра банка Николай Николаевич Клыня.

Забелин спустился ему навстречу – с некоторой досадой. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита в центральный офис под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Клыни, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо… и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.

– Николай Николаевич. – Забелин, опережая упрек, приобнял старика. – Видит Бог, не хотел я Юру из кредитного забирать.

– Все знаю, дорогой, знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж спокойней при вас. Да?

Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, – год назад Клыня овдовел.