На одном вдохе

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, — поморщился я и вдруг заметил, как Захарьин приходит в себя.

Шевельнув плечами, он вытянул вперед левую ногу, откинул корпус на спинку кресла, отчего капавшая из разбитой губы кровь окропила тягучими каплями светлую футболку. Затем Глеб промычал что-то непонятное и начал дергать руками, пытаясь освободиться от крепко стянутого на запястьях каната.

С улыбочкой наблюдая за бестолковыми телодвижениями, интересуюсь:

— Очухался?

Услышав мой голос, он вздрогнул, медленно повернул голову и, пропихнув вставший в горле ком, спросил:

— Женя, ты?

— Не ожидал?

— Ты все не так понял, Евгений! Честное слово, я не хотел… — быстро затараторил он. — Просто… Понимаешь…

Я не перебивал. У меня еще оставалась в запасе минутка для того, чтобы выслушать «оправдания». Просто хотелось узнать его версию.

— Понимаешь… В сейфе утонувшей яхты остались действительно очень важные для меня документы. Я приезжал сюда каждый год, нанимал пловцов, но никто из них почему-то не возвращался. Поэтому я так обрадовался, когда встретил тебя! Ты же настоящий боевой пловец, прошедший огонь и воду. Я так на тебя надеялся!..

— Сейф пуст, — спокойно парирую горячую тираду Глеба.

— Как?.. Разве… ты его открыл? — задает он неосторожный вопрос, полностью его разоблачающий.

— Его невозможно открыть, ибо ключа от дверцы на борту «Антареса» нет. Более того, вся эта история с важными документами в сейфе придумана тобой только для того, чтобы заметать следы подводных операций по извлечению из погибшего самолета чемоданов с баксами.

Крыть нечем, и Захарьин молчит.

— Став случайным свидетелем гибели транспортного самолета, ты, вероятно, подкупил одного из филиппинских чиновников, узнал о ценном грузе и разработал гениальный план по присвоению содержимого этих чемоданов… — Взглянув на блестящий стальной ящик, продолжаю рубить правду-матку: — Ради достижения поставленной цели ты принес в жертву молодую супругу и новенькую яхту, намеренно подставившись под атаку филиппинских штурмовиков. Ты не пожалел никого: ни свою женщину, ни трех десятков пловцов, доверивших тебе свои жизни. Сомневаюсь, что ты вообще способен кого-то пожалеть.

Глеб отчаянно завозился в кресле и попросил:

— Развяжи мне глаза. Прошу тебя, Евгений! Пожалуйста! Я не переношу темноты.

Зная его коварную натуру, остаюсь непреклонным.

— Ничего. Потерпишь. Так вот, мой ласковый и умный зверь, напоследок я хочу рассказать тебе одну коротенькую историю, — говорю я, поглядывая в сторону проступавших на горизонте контуров ржавого катера. — Был в моем классе худенький, слабенький астроном-любитель по имени Паша. Каждый из одноклассников почитал за честь обидеть спокойного и безответного «ботаника»: отвесить подзатыльник, пнуть, выбить из рук портфель… Однажды на уроке физкультуры всех пацанов заставили подтягиваться на перекладине. Дошла очередь и до Паши. В этот момент наш самый отъявленный оболтус подкрался сзади к трепыхавшемуся Пашке и сдернул с него треники с трусами.

— Занятная история, — кривится в усмешке Захарьин. — Только не пойму: зачем ты ее рассказал?