Я – бронебойщик. Истребители танков

22
18
20
22
24
26
28
30

Сегодня, спасаясь от мин, мы хорошо поползали по земле. Гимнастерку и брюки руками не ототрешь, стирать надо. Еще меня злил его сытый вид и автомат, который комсоргу был совсем не нужен. Завтракал небось не жидкой перловкой с вонючим комбижиром! А насчет автоматов – нам, бронебойщикам, они бы очень пригодились.

Таскать одновременно противотанковое ружье и винтовку несподручно. Да и ситуации возникают такие, что приходится вести бой с вражеской пехотой, экипажами подбитых танков. Винтовками трудновато обороняться, когда нет поддержки.

Правда, нашему отделению жаловаться не приходилось. Кроме пулемета «дегтярева» и ППШ, который выдали мне, имелись два трофейных автомата.

– Может, перловки откушаете, товарищ политрук? – продолжал Гречуха. – У меня в термосе еще горячая осталась.

– Спасибо, я позавтракал, – поспешно отказался Валентин Трушин, видимо чуя носом противный запах комбижира. – А что за стрельба была?

– На передке всегда стреляют.

Подтверждая слова старшины, ударил одной и другой очередью немецкий МГ-34. Невдалеке треснули разрывы легких, 50-миллиметровых мин.

– Это их Андрей Коробов со своими ребятами разозлил, – пояснил Гречуха. – Вон дзот продырявили и наблюдателя завалили.

– Андрей, тебе в комсомол надо вступать, – строго сказал Трушин. – Все отделение комсомольцы, а ты в стороне.

Я не стал объяснять, что в школе меня принимать не торопились. Мало того, что семья середняцкая, да еще в колхоз вступать отказались. А на лесоучастке мужики были в возрасте, и такая выматывающая работа, что не до собраний.

– Не достоин, – коротко отозвался я. – Сегодня боевое задание не выполнил. Дзот не сумел уничтожить.

– Это, конечно, плохо, товарищ Коробов, – так же строго проговорил комсорг, который немецкие дзоты или доты вблизи отродясь не видел. – Но командир ты смелый, инициативный. Пиши заявление. Одну рекомендацию я тебе дам, а другую – кто-то из комсомольцев.

– Ладно, в другой раз.

– Пиши, пиши, – засмеялся Савелий. – Вступишь в комсомол, заработаешь еще одну медаль и заменишь товарища Трушина. Не век же ему в комсоргах сидеть. Пора и повоевать.

Наверное, Трушин был неплохим парнем. Потому что покраснел. Не по себе стало. Он хорошо знал, как относятся бойцы и командиры к политработникам. Но комфортная штабная жизнь уже изменила его. Ушли прочь мечты совершить подвиг, поднять роту (а может, батальон) в атаку и, получив легкое ранение, принять из рук полковника орден Красного Знамени.

– Смело действовал, товарищ Трушин!

– Служу трудовому народу!

Насмотрелся Валя Трушин на мертвые тела тех, кто шел в атаку. Знал, сколько отпущено жизни на переднем крае бойцу, взводному, командиру роты.

И раны люди чаще всего получали не легкие, а такие, что невольно вызывали у комсорга дрожь. Бывая в политотделе дивизии и проходя мимо санбата, видел красноармейцев с дергающимися обрубками ног или рук, с наглухо забинтованными лицами, а гимнастерки были сплошь пропитаны кровью.

Пули и осколки разбивали кости, ребра, мошонки. А ранения в живот? Когда две-три пули пронизывали внутренности, почти не оставляя шансов выжить. Глаза этих обреченных людей смотрели с отрешенной безнадежностью. Словно уже с того света.