Когда, наконец, позвонила Ивета, Юрчис весь извелся от тревожного ожидания. Он снова напялил очки, хотя при электрическом свете это было неудобно, отказался от еды и бродил по комнате, как волк по клетке.
Когда-то здесь размещалась спальня человек на двадцать, и на фанерных стенах, покрытых синей краской, остались рисунки и надписи мальчишек или девчонок, которые когда-то проводили здесь веселые пионерские смены. Тумбочки составлены друг на друга, большинство кроватей разобрано и свалено в углу, так что для ходьбы из угла в угол места было предостаточно.
Малхад снова разделся до трусов и спал, оглашая комнату богатырским храпом. Вокруг ложа из одеял темнели три раздавленные мыши. Всякий раз, когда Юрчис наталкивался на них взглядом, его передергивало от отвращения.
Полчаса назад, выслушав сбивчивый доклад Матвеева, он посмотрел на вопросительно поднявшего брови грузина и сказал:
— Не нравится мне все это.
— Ты это уже говорил, — напомнил Малхад.
— Это значит, что мне очень не нравится все это.
Коротко изложив новости, Юрчис спросил:
— Ну, что делать будем?
— Рвать когти, — предложил Малхад.
— Нельзя.
— Почему?
— Рано.
— Чего ждать?
— Ивету, — ответил Юрчис.
— На кой черт она нам сдалась? — удивился Малхад.
— У нее уйма тромонола, забыл? Как я перед американцами отчитаюсь? Они заставят задаток вернуть. Ты готов отдать задаток?
— Нет. Может, кинем их? Других заказчиков подыщем?
— Лонгмак — лучший из всех, кто у нас был, — возразил Юрчис. — Надежный и наводки дает толковые.
— Тогда давай не будем кидать, — согласился Малхад, зевая.