– Ладно, ладно, Настя, молодец, смотрю, в себя пришла уже. Давай не раскисай. Ежели что, заходи.
Николай Егорович резко свистнул, и из-за будки выскочил здоровенный, лоснящийся дог.
– Пошли, Дик, домой, – сказал Николай Егорович и направился к подъезду.
– Это кто? – спросил Димка.
– Сосед.
– Давай иди за ним. И жди меня в подъезде.
Димка проводил ее глазами, потом бросился назад, в кусты, тянувшиеся от самой будки до забора детского садика, сделал большой круг, выйдя из зарослей почти в начале длинного дома, и, не снижая темпа, побежал обратно, но уже под самыми окнами, чтобы его не заметили, если оттуда ведется наблюдение.
Димка был уверен, что если там кто и есть, так это Моня, и больше никого. Он всегда действовал в одиночку. Наружку на улице ни за что не выставил бы. Не его стиль.
Настя, как и договаривались, ждала его в подъезде.
– Что делать будем? – спросила она.
– Ничего. Пойдем в квартиру.
– А если там...
– Биться будем.
Моня не знал, что у Димки есть ствол. И при Моне Димка ни разу не пользовался огнестрельным оружием. Может, пронесет?
Они поднялись на лифте, Димка прижимал палец к губам, говорил шепотом:
– Не волнуйся, все будет нормально. – Для Насти он это шептал, или себя самого, успокаивал, этого Димка не мог себе сказать. – Глазок в двери есть?
– Есть.
Димка покачал головой. Плохо. Но ему ничего не остается. Придется блефовать.
– Дальше не иди, – шепнул он, когда они вышли из лифта на площадку. К квартирам вела еще одна дверь, и, стоя здесь, можно было оставаться невидимым ни в какой глазок.
Димка поцеловал Настю.