– На предварительное расследование по УПК дается два месяца, но ты два месяца не тяни, хватит две недели. А то, пока меня нет, тебя завалят по полной. Так… вроде все сделал, – озабоченно произнес Дубинин и стал считать по пальцам, – дела тебе передал, опись составил, пистолет сдал, отпускные получил…
– Алексей Сергеевич, тут какая-то непонятка, – Денис напряженно посмотрел на старшего коллегу, – Ивашова утверждает, что она выстрелила в мужа, когда он стоял к ней лицом. Но входное отверстие от пули у жертвы на правом виске…
– Ну и что? Да она в таком состоянии тебе все, что угодно, может сказать. Например, что выстрелила из-под колена.
– Может, мне завтра ее допросить?
– Зачем? Завтра суббота. Пусть она посидит, остынет. А в понедельник с утречка все тебе подробно опишет…
– А что, если мне провести следственный эксперимент? Еще раз привезти ее на квартиру, чтобы она продемонстрировала все свои действия во время выстрела?
– О-ох, – Дубинин тяжело вздохнул и помотал головой, – зачем изобретать проблемы на пустом месте?! Жертва есть, убийца есть, орудия совершения преступления есть, мотивы есть, признание есть. Чего еще надо?! – раздраженно воскликнул Дубинин.
– Нет, все равно, здесь что-то не так, – тихо, но упрямо произнес Канарейкин.
– Денис, – Дубинин сел напротив молодого коллеги, – знаешь, что самое главное в нашей работе?
– Что?
– В работе следователя самое главное – из говна сделать конфетку. Иногда получишь дело к производству, а там ч-черт ногу сломит. Один говорит одно, другой – прямо противоположное, а третий буровит такое, что мозги закипают. А у тебя конфетка! Вот она, готовая! Надо ее только завернуть в красивый фантик и эффектно положить на стол начальства.
– У нас преподаватель по УПК говорил, что следователь имеет право на ошибку, но не имеет права на собственные выводы, в которых сомневается, и шить дела белыми нитками.
– Послушай, студент, – Дубинин выразительно крякнул и, прищурившись, посмотрел на Дениса, – забудь, что тебе там говорили эти теоретики в академии. У них наука, а у нас работа. Для нас заниматься какими-то теориями и наукообразными рассуждениями – непозволительная роскошь. Мы с тобой стоим на конвейере, и нам деньги платят за то, чтобы этот конвейер бесперебойно работал.
– А если этот конвейер вместе с преступниками ломает кости невиновных?
– Ну-у, ты дае-е-ешь! – Дубинин с изумлением уставился на молодого следователя. – Да с такими рассуждениями тебе надо не в полиции работать, а идти к этим слюнявым правозащитникам.
– А если наказание неадекватно совершенному деянию? Или когда наказание есть, а деяния нет? Это же произвол!
– Так, – Дубинин сжал челюсти, на его скулах заиграли желваки, – ты знаешь, чем отличается законность от справедливости?
– Чем?
– Справедливость – это когда дядя Вася залез к тете Маше в сарай, чтобы спереть у нее барана, а та поймала его и заколола вилами на месте. А законность – это когда дядя Вася по пьянке шлепнул тетю Машу по заднице, а ты потом упаковал его на пятак по сто тридцать первой за изнасилование.
– Но так нельзя!