– Понятно.
– Прошу, товарищи офицеры, следовать за мной.
Когда Левченко увидел свой личный состав, он растерялся. Среди солдат были мужчины гораздо старше не только взводного, но и комбата. Сразу выделялся один таджик, которому на вид можно было дать лет шестьдесят пять.
Левченко обратился к нему:
– Вы рядовой Ахтам Эргашев?
– Так точно.
– Когда и кем вы служили в армии?
– Э-э, командир, давно это было. А служил я в Германии, в мотострелковом полку, хлеборезом. – Эргашев довольно улыбнулся, словно служба в столовой хлеборезом являлась особенной, привилегированной.
Хотя в реальности так оно и было.
– Значит, в хозвзводе?
– Так точно.
– А из автомата-то стрелять приходилось?
– Один-два раза, на проверке.
– Понятно. А сколько вам сейчас лет?
– Пятьдесят четыре, через месяц пятьдесят пять будет. Я на дембель пойду. В военкомате сказали, два месяца отслужишь, и домой, к семье. У меня четыре сына, две дочери, шесть внуков.
– Большая семья.
– Большая. Вот только, как независимость объявили, жить бедно стали, война началась. Вой-на – плохо. Бедно жить – совсем плохо. Сыновьям дома строить надо. У меня еще один сын не женился и одна дочь не замужем. А где деньги взять? Раньше, в Союзе, хорошо было. Все было. Работа, земля, отара овец. Арбуз, дыня, виноград, все было. Продавай, получай деньги. Дом строй, свадьбу играй. А сейчас? По секрету скажу, командир, другим не говори, старший сын у меня в горах у боевиков, семью бросил, детей оставил и ушел. Где сейчас, не знаю. Никто не знает. Может, жив, может, нет. А его жене и детям кто помогать будет? – Таджик вздохнул. – Я поддержу. Иначе совсем плохо будет.
Левченко покачал головой и спросил:
– И много у вас таких семей, где отец за «красных», а сын за «белых»?
– Э-э, какой красный? Какой белый? Таких нет. Есть мирный, есть с оружием. Боевик тоже разный, один за одну власть, второй за другую. Все смешалось. Таких семей много, командир. Это плохо.