Пробормотав дрогнувшим голосом несколько слов благодарности, дворецкий пошел к дверям, но на пороге вдруг остановился.
— Вы так хорошо со мной обошлись, сэр, что мне хочется как-то отблагодарить вас, — нерешительно начал он. — Я кое-что знаю, сэр Генри… может быть, напрасно я так долго молчал, но это выяснилось, когда следствие было уже закончено. Я еще ни с кем не говорил об этом… Речь идет о смерти сэра Чарльза.
Мы с баронетом так и подскочили на месте.
— Вам известны обстоятельства его смерти?
— Нет, сэр.
— Тогда что же?
— Я знаю, почему он стоял у калитки в такой поздний час. У него было свидание с женщиной.
— Свидание с женщиной! У сэра Чарльза!
— Да, сэр.
— Кто она такая?
— Имени её я вам не скажу, сэр. Я знаю только первые буквы: «Л. Л.».
— Откуда вам это известно, Бэрримор?
— Сэр Генри, в то утро ваш дядюшка получил письмо. На его имя обычно приходило очень много писем, ведь он был человек известный и славился своей добротой. К нему каждый обращался со своим горем. Но в то утро пришло только одно письмо, почему я его и запомнил. Почерк на конверте был женский, и на штемпеле стояло: «Кумби-Треси».
— Дальше?
— Я бы не вспомнил больше об этом письме, если б не жена. Несколько недель тому назад она принялась за уборку в кабинете сэра Чарльза — в первый раз после его смерти — и нашла в глубине камина листок бумаги. Большая часть его превратилась в пепел, но один маленький кусочек — самый конец — уцелел, и слова еще можно было разобрать, хотя чернила посерели от огня, а бумага обуглилась. Это была, наверно, только приписка, и мы прочли вот что: «Умоляю вас, как джентльмена, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов вечера». Внизу стояли две буквы: «Л. Л.».
— Вы сохранили этот обрывок?
— Нет, сэр. Он рассыпался у меня в руках.
— А до этого сэр Чарльз получал письма, написанные тем же почерком?
— Не знаю, сэр, не обращал внимания. Да и это письмо запомнилось мне только потому, что оно было единственное в тот день.
— И вы не знаете, кто такая «Л. Л.»?