Всю свою любовь и нежность она сосредоточила на своей любимице Коре и ограничилась посещением института, церкви, да некоторых знакомых попроще, хотя никогда не отказывала в делах благотворительности и состояла «дамою-патронессою» в нескольких благотворительных учреждениях столицы, где невольно сталкивалась и с большим петербургским светом.
Надо заметить, что это бегство из общества произошло далеко не по причине скромности Ольги Ивановны. Она, глядевшая на все глазами покойного, находила себя совершенно достойною стоять в рядах представительниц высшего столичного общества и стремилась в него, как и покойный, пока эти представительницы были ей нужны по делам ее мужа.
Теперь дела прекратились и поддерживать связи с графинями и генеральшами было только убыточно — вот причина, почему Ольга Ивановна сперва под видом глубокого траура, а затем уж будто бы по болезни перестала появляться в великосветских гостиных.
Честолюбие между тем у ней было такое же, как и у покойного ее мужа.
За неимением собственных детей надежды Тихона Захаровича и Ольги Ивановны возлагались на племянницу.
— За графа или князя отдадим, не иначе! — говорил самоуверенно Зуев в беседе с женою о будущности Коры.
Этой мысли сочувствовала и Ольга Ивановна, а потому время от времени она продолжала приносить денежные жертвы разным сиятельным благотворительницам, оставляя себе лазейку снова появиться в высшем свете, но уже с красавицей-племянницей, внешность которой, два миллиона приданого и наследство после миллионерши-тетки могли позолотить какой угодно графский или княжеский герб, а таких гербов, требующих настоятельной позолоты, в Петербурге с каждым годом являлось все более и более.
Наконец вожделенный день для Ольги Ивановны настал.
Кора кончила курс и появилась в ее доме, где для нее были приготовлены роскошные и богатые туалеты, долженствовавшие служить великолепной рамкой не менее великолепной картины. В своем выпуске она была самая молоденькая, ей едва минуло шестнадцать лет.
Но к этому-то времени Ольга Ивановна начала чувствовать недомогание и доктора настойчиво посылали ее за границу.
— Лечиться мне там?.. У кого же?.. — спросила она своего домашнего доктора, петербургскую знаменитость.
— И полечитесь… А главное рассеетесь… Это очень важно… для обмена веществ в организме… — глубокомысленно отвечала знаменитость.
— Коли так, я с племянницей поеду, ей белый свет покажу…
— И отлично…
Заграничная поездка была решена, и определено было даже время отсутствия из Петербурга: год.
К зимнему сезону решено было вернуться на берега Невы и тогда начать выезды с целью пленить графа или князя, как мысленно дополняла Ольга Ивановна.
Судьба решила несколько иначе.
Тетушка и племянница пропутешествовали несколько долее назначенного времени, задержавшись в Вене и Париже, — этих городах «дамского счастья».
Ольга Ивановна, кроме того, действительно прихворнула и очутилась в Канне.
Неожиданно там же появился нуждающийся в золочении графский герб, в лице его носителя графа Владимира Петровича Белавина.