Он старался заглушить этот голос, обвиняя ни в чем неповинную молодую женщину.
Это старание было так искренно, что граф стал испытывать муки ревности.
«Куда скрылась Конкордия из ресторана?»
«Домой… — отвечал он сам себе. — Но домой ли?.. Дома ли она и теперь?»
Он иронически улыбался.
Стоило, конечно, спросить прислугу, но, во-первых, подобные справки унижали его в собственных глазах, и во-вторых, и это было главное, граф был так пьян, что не мог дать себе положительного отчета, в котором часу он покинул свою жену, сколько времени провел в соседнем кабинете, и, наконец, когда обнаружил исчезновение графини.
Кроме того, в его уме жило все-таки некоторое сомнение, умеряющее муки ревности. Что если это сомнение исчезнет?
Что если прислуга скажет, что графиня вернулась домой утром, или что графиня еще не возвращалась.
А такой ответ возможен!
Так, по крайней мере, думал Владимир Петрович.
Оправдывая себя в своих собственных глазах, он строил это оправдание на все большем и тяжком обвинении своей жены.
В конце концов виновность ее казалась ему доказанной.
«Возможно ли, — уже воскликнул почти уверенно граф, — правдоподобно ли, чтобы эта женщина, такая молодая, такая прекрасная была чудовищем лицемерия и вероломства… Могли он так ошибиться, он — такой знаток женщин, умевший с первого взгляда, по мимолетному выражению их лиц определять их характер и темперамент».
Злоба против жены, подогреваемая сознанием своей вины, все сильнее и сильнее клокотала в сердце графа.
— Зачем она убежала? Куда она ушла?
Он чувствовал, что это необходимо ему узнать — иначе неизвестность была мучительнее самой горькой истины.
Граф стал одеваться и к двум часам — часу завтрака — вышел в столовую.
Комната была пуста.
— Где же графиня? — деланно равнодушным тоном спросил он у стоявшего около буфета человека.
Голос его все-таки был несколько хрипл и дрожал.