Он явился, как всегда, одетый по последней моде, в изящно сшитом смокинге, с цветком в петлице, свежий, веселый, благоуханный.
— Что за костюм… Ты собрался, точно на похороны… — оглядел граф своего приятеля. — Мы едем веселиться… — Причем тут костюм… — заметил Федор Дмитриевич. — Это зависит от того, как мы будем веселиться… Прежде всего, куда ты повезешь меня?
— Ко мне, если хочешь знать…
— К тебе? — широко открыл глаза Караулов. — Но мне кажется в твоей записке было совсем не то.
Граф засмеялся.
— В письме написано «не у нас», я это хорошо помню.
— Ну да… Но что же это значит?
— Это значит, наивный ты человек, что у меня еще есть уголок, который называется «у меня», в отличие от моей семейной квартиры, которая носит название «у нас».
— А, теперь я понял… — пересилив свое волнение, отвечал Караулов.
— Наконец-то… Так едем, а то мы можем заставить дожидаться.
— Едем… А это далеко?
— Нет, по Фурштадтской…
Федор Дмитриевич отвечал и задавал вопросы машинально. Он хорошо понял, что граф везет его к своей содержанке, где принимает своих и ее друзей и подруг.
Предстояла, видимо, одна из тех оргий, о которых доктор имел понятие только понаслышке.
В то время, когда они выходили на подъезд гостиницы, ведя приведенный отрывочный разговор, в голове Караулова все время вертелись вопросы: должен ли он принять участие в этом гнусном времяпрепровождении своего друга? Будет ли он после этого вправе, согласно данному им обещанию графине, потребовать от Владимира отчета в его поступках относительно его жены.
Вопросы эти остались нерешенными в то время, когда рысак графа уже мчал обоих друзей по Невскому проспекту, по направлению к Литейной.
«Я воспользуюсь сегодняшним вечером для исполнения поручения графини», — решил, наконец, в своем уме Федор Дмитриевич.
Сани, в которых сидели друзья, остановились у шикарного подъезда, редкого в Петербурге, каменного двухэтажного дома-особняка.
Бравый швейцар, в какой-то фантастической ливрее, распахнул настежь большую стеклянную дверь подъезда.
Граф и Караулов очутились в большой швейцарской, из которой дверь направо вела в нижний этаж, а в глубине, прямо против входной двери, виднелась мраморная лестница, ведшая во второй и покрытая бархатной дорожкой.