Эммануэль. Римские каникулы

22
18
20
22
24
26
28
30

– Легко. Но теперь замолчи. Ты будешь говорить, только когда он попросит тебя.

Маслянистые губы Мервеи касаются ее губ, а потом ее любовница отходит в темноту. Эммануэль следует за ней рукой, берет ее грудь и сжимает в своей ладони. Она чувствует пальцами жесткость соска и улыбается в темноте. В то же самое время кровать начинает скрипеть под тяжестью нового тела, и волосатая нога мужчины прикасается к ее ноге. Большая рука деликатно опускается на ее живот. Теперь Эммануэль ничего не различает в темноте, кроме светлых пятен зеркал. Свободной рукой она хочет приблизить к себе лицо мужчины. Она прикасается к его лбу, а потом касается волос, мягких и густых.

Она гладит его по голове и понимает, что волосы кудрями спускаются к затылку. Неохотно она оставляет грудь Мервеи, чтобы уже двумя руками продолжить свое расследование.

Ее пальцы следуют по линии прямого носа, по чувственным губам, которые она раздвигает пальцами, словно вульву девственницы. Зубы кажутся ей великоватыми, но вполне ровными, а на энергичном подбородке обнаруживается ямочка, выдающая характер неизвестного. Его запах говорит о молодости. Эммануэль думает о запахе Жана, Жильбера, большого моряка и ее первого любовника в самолете… Они пахли мужчинами чистыми и ухоженными, самцами, и их запах был так не похож на почти женственный аромат, исходящий от этого неизвестного.

Пока Эммануэль занимается своими исследованиями, мужчина остается неподвижным. Только его крупная рука дрожит на животе женщины. Эммануэль хочет, чтобы она опустилась чуть ниже. Проведя по его запястью, она чувствует пальцами металлический браслет, в который встроены два камня, один овальный и один квадратный. «Это правое запястье», – отмечает она.

Ее рука мягко скользит по щеке мужчины и обнаруживает, что у него мускулистая шея. И сразу же ее рука оставляет шею и бежит по спине, останавливаясь на выпуклости копчика. Значит, он крупнее Жана…

– Блудница, – шепчет низкий голос, – исповедуйся.

«Священник!» – думает пораженная Эммануэль.

И она невольно восклицает:

– Дерьмо!

Тяжелый удар обрушивается на ее щеку. Мервея сжимает ее руку, как бы призывая к осторожности. Эммануэль, однако, приятно ощутить этот удар. Словно выходя из подземного мира, мужской голос повторяет:

– Я покараю тебя за твои грехи и твои безобразные мысли – прошлые, настоящие и будущие.

Английский акцент неизвестного совершенен, возможно даже более совершенен, чем у Сильваны.

– Что ты хочешь от меня услышать? – шепчет Эммануэль смиренно, стараясь подхватить игру.

«Было бы смешно, – думает она одновременно, – если бы Мервея поместила магнитофон за одним из зеркал».

Ее удовольствие подточено страхом: высокая фигура, голос и поведение неизвестного не подразумевают игру. Она предчувствует, что за этими кудрями и этими молодыми губами скрывается драма. Никто не входит так в неизвестный дом, чтобы овладеть в темноте женщиной, за которой невольно шпионил, разве что ради мотива, более убедительного, чем страх, чем даже удовольствие, которое обещает подобное приключение.

Молодой человек колеблется, по-видимому разоруженный подчинением кающейся грешницы. Эммануэль решает его подбодрить. Ее рука медленно спускается к животу мужчины, предупреждает его оборонительные жесты и хватает длинный стержень, такой сильный и твердый. Она сжимает его руками.

– В каких грехах ты хочешь чтобы я призналась? – нежно спрашивает она.

После этого между нею и неизвестным устанавливаются отношения, которые исключают Мервею. Ее сердце колотится, готовое вырваться из груди, пока проходят пять долгих секунд молчания. От нее зависит все: соучастие, правда, удовольствие.

– Я буду задавать тебе вопросы, – тихо говорит мужчина, – а ты будешь отвечать только «да» или «нет», если я не попрошу дать более полный ответ.