— Как это? — Оля непонимающе уставилась на рыжеволосую сокамерницу.
— Как? Обыкновенно. Пристегнет к решке и обработает. А чего ему? Ночь длинная. Да и кому жаловаться? А будешь возникать, дубинкой так ухайдакает, неделю кровью будешь харкать. Лучше уж… — она покосилась на миниатюрную фигурку. — Он блондиночек уважает. Так что, похоже, туго тебе придется, — как о чем-то малозначащем сказала она и протянула недокуренную сигарету: — На, покури.
Оля, не слыша предложения, опустилась на твердое дерево лежака. В голове тупо кольнула далекая еще игла. Но сердце неровно стукнуло.
— Ты что? — заметила перемену в соседке Марго. — Не успела еще? Ну, ты даешь? — изумилась сокамерница и поскучнела. — Совсем нехорошо, — она, превратно истолковав состояние Оли. Затушила окурок и полезла на полог.
— Может, звякнуть хочешь? — небрежно обронила она после недолгой паузы. — Пока Серега не сменился можно договориться. Потом поздно будет.
— Некому. — Растеряно отозвалась Оля, чувствуя, как поднимается откуда-то из солнечного сплетения мутное облако страха.
— Нет, так нет. — Сокамерница повертелась на жестких досках, устраиваясь удобней. — Посплю пока, — оповестила она и вскоре тихонько засопела.
Страшная новость, с которой невозможно было смириться, стучала в голове. Потихоньку нахлынули страшные воспоминания.
И хотя помнила она из той ночи немногое: Только страшную рожу, да бритую голову насильника, но вот остальное, что было после, врезалось навечно. Страшная маска вместо лица. Игла, прожигающая мозг. Холодный ветер на нескончаемо длинном мосту…
— Этого больше не будет, — сказала вдруг Оля. — Пусть… но сразу. Только не это.
И будто волна теплого покрывала накрыла ее, легла на плечо невесомая ладонь.
«Он слышит меня! — подумала Оля. — Я сильная. Он меня научил. А если суждено, пусть так и будет».
Странное, невероятное спокойствие и уверенность наполнил. Тело начало покалывать невидимыми иголками, наполняя необъяснимой силой.
Тихонько опустилась на доски и задремала.
Голоса донеслись сквозь сон. Открыла глаза и различила сквозь решетку силуэты милиционеров.
Один — дежурный. Второй — мордатый, с толстой, распирающей ворот форменной рубахи, рябой шеей и пятнистым, плоским, как блин, лицом.
— Две, — пересчитал их по головам сменщик. Пометил в тетради. — А эта ничего… — толстомордый засмотрелся на Олю.
— Марго. Опять? Я тебе говорил, что если снова попадешь, на толчок не поведу? Ну, вот и сиди теперь сутки… Будешь знать, как… — бросил он, отходя к следующей камере.
— Вот, сука, — прошептала рыжеволосая Марго. — Прошлый раз у меня месячные были. Вот и злобится. Козел, — добавила она. — А теперь, точно, не пустит. Придется отрабатывать.
Оля поднялась и взглянула в спину конвойного. Впрочем, не столько на него, сколько определяясь в пространстве.