Начало игры,

22
18
20
22
24
26
28
30

Керро задержал дыхание и даже на секунду прикрыл глаза.

— Ты так ничего не поняла. Пошли.

— Нет, подожди! — Айя топнула ногой. — Ты здесь родился и вырос, ну или не здесь, не важно. У тебя в голове все чётко. Сколько тебе лет? Много, да? И из года в год ты учился выживать. Раз за разом. Я тоже когда-то умела. И не виновата, что стала вот такой! Ты помнишь все свои промахи, ошибки, неудачи. А я помню только то, что для меня придумал программист. Остального же просто нет. Меня не учили принимать решения. Я не знаю, как это делается. И как тут жить — не помню! Поэтому то, что для тебя естественно и просто, для меня — безумный шифр! А когда я пытаюсь хоть что-то понять, ты делаешь спесивую рожу! Говоришь про каких-то там сук, которые мне отлизывают! Я даже не знаю, о чем ты вообще.

— И опять ошибка на ошибке. В этом мире слова не стоят ничего — стоят дела. Намерения не стоят ничего — стоит результат. Твоя готовность или неготовность к чему-либо, чему тебя учили, а чему нет, не имеет ни малейшего значения — значение имеет то, как ты выкрутишься из ситуации. Или как не влипнешь. А сук по дороге покажу. Тебе стоит посмотреть. Авось задумаешься хоть чуть-чуть.

* * *

Они шли мимо когда-то очень красивой постройки — с балюстрадами и высокими мощными колоннами. Наверное, прежде здесь располагалась библиотека или, может, театр. Но сейчас вид у здания, выступившего из темноты, был жутковато мрачный, словно оно выпало сюда из другой эпохи и теперь казалось не то призраком прошлого, не то вратами в потусторонний мир. Ветер гнал по широкой лестнице мусор — обрывки полиэтилена, скомканные шуршащие обертки…

— Удача бывает слепой, дурной и уже бесполезной, — вдруг прервал молчание Керро и вытащил цилиндрик фальшфейера. — Или, как еще говорят, Сука-Удача, Удача-Сука и Фортуна-Мать-Их.

Он дёрнул запальный шнур и передал загоревшийся фальшфейер Айе.

— Там твои Три Суки. Иди, любуйся.

Девушка замерла, стискивая вспотевшей рукой пластиковую гильзу. В белом свете пиротехнического факела балюстрада казалась ослепительно яркой, а тьма за ней — плотной, почти осязаемой. Но уже через миг стало заметно, что там, за массивными колоннами…

Айя медленно пошла наверх по грязной лестнице и замерла, ступив в тень колоннады. Зрелище, открывавшееся отсюда, было одновременно и величественным, и пугающим.

Из-за щербатых каменных столбов медленно выступала огромная картина. Язык не поворачивался назвать это граффити. Изображение в два, два с половиной человеческих роста — черно-белое и тем еще более жуткое, потому что темнота и игра теней делали его почти живым.

Три девушки смотрели на оцепеневшую зрительницу с холодной насмешкой. Айя уже видела их прежде. Конечно, лица были другими, но персонажи, без сомнения, те же самые, хотя и представил их художник иначе. Так, прицел снайперской винтовки, которую вскинула брюнетка, стоящая слева, был не разбит, а закрашен. Фигуристая блондинка задирала юбку не так бесстыдно, приподнимая подол лишь до середины бедра, но прищур при этом был на редкость похабный… Стоящая же за спинами этих двоих девушка постарше смотрела и вовсе с нескрываемым ехидством.

Разглядывать рисунок можно было бесконечно, хотя на первый взгляд он казался очень лаконичным: четкие резкие линии, отрывистые, слегка угловатые. Но лица девушек жили, и взгляды сошлись на Айе. Она отступила вправо, влево, но не смогла уйти из точки их скрещенья.

А еще изображение оказалось полным мелких деталей, которые и заметишь не сразу — крохотная ямочка на щеке темноволосой девушки, обозначающая не то насмешку, не то едва намечающийся оскал. Развязавшийся шнурок на одном из высоких ботинок. Тонкий браслет на руке блондинки, или, может, след от наручника? А в волосах у старшей девушки длинная шпилька или стальная игла.

Изображение было старым. И жутким. И очень отличным от уже виденного. Впрочем, в секторе вряд ли можно было отыскать хотя бы два похожих. Каноничными, судя по всему, являлись три фигуры, а не детали, которыми наделял их художник.

Фальшфейер медленно прогорал. Девушки растворялись во мраке колоннады, словно отступая, прячась. Однако взгляды нарисованных глаз, как и дуло винтовки, даже из этой темноты неотступно следили за всеми, проходящими мимо.

Ты можешь не смотреть и не обращать внимания, но при этом все равно останешься в прицеле. И для тебя нет разницы — разбит прицел или закрашен. Потому что для смотрящей в него это абсолютно не важно. Не имеет значения, соблазнишься ты или нет завлекающей тебя блондинкой, как не имеет значения — носит или не носит она белье и насколько высоко задирает юбку. Важно другое: эта доступность — не больше чем видимость. И даже если ты получишь предложенное, не факт, что будешь от этого счастлив. И та, что улыбается из-за спин первых двух. Она-то точно знает: всё будет не так, как ты мечтаешь и планируешь, а так, как распорядится она. Отвлечет ли она девушку с винтовкой, не позволив совершить губительный или, наоборот, спасительный выстрел? Подговорит ли соблазнительницу быть ласковой или посмотрит, как она манит тебя обещанием удовольствия, а потом исчезает?

Они все три, наверное, смеялись, когда Айю Геллан увозили из интерната. Рейдерам, которые ее украли, не повезло. Брюнетка с винтовкой попала не в ту цель. Или, может, нарочно промазала. И эта веселая шлюха, наверное, призывно задирала подол, а в итоге так и не дала. Им. А к их жертве проявила несвойственную для себя благосклонность. Раз, другой, третий… Но Керро прав, когда-то ей надоест быть благосклонной и захочется повеселиться. А, может, уже захотелось.

Эти Трое были квинтэссенцией улицы. И плевать они хотели на людей, которым дарили или у которых отбирали удачу. Точнее нет, не так! Они искренне забавлялись, давая либо отбирая удачу, а потом наблюдая, как жертвы справляются и с тем, и с другим. Им было глубоко безразлично, что в итоге случится с человеком, на которого упадет их взгляд. Что бы ни случилось — свое развлечение они получат.