Крым. Пирамида времени

— Паульхен. Это, как Павлуша или Павлик по-русски. Только по-немецки.

Тане стало смешно. Паульхен — ассоциировалось с пухом, пушистостью и чуть-чуть с пауком. С маленьким таким паучком.

— Я буду называть вас Павлом.

Помолчали. Рукой в перчатке поручик нервно потирал ремешок портупеи. Таня покосилась на его кожаную военную сбрую.

— Павел, все вокруг сегодня только и говорят о войне.

— Я как раз хотел вам сказать. То есть я хотел сказать, что… Понимаете, Таня, когда я увидел вас в гостях, вы, наверное заметили, вы повергли меня в восторг свом видом. Вы… мой идеал, Татьяна Ивановна! Таня! Вы именно та женщина, которая желанный образ женщины для меня составляет. Прошу вас, не сочтите меня нахалом, будто я считаю вас легкомысленной, будто вы способны на курортный роман. Это совсем другое. Вы именно та, вас послал мне Бог! — Грюнберг взял обе Танины ладони, вложил в свои, заглянул ей в лицо. Все веснушки его лица тоже смятенно всматривались в Танины глаза. Поручик нервно сглотнул и продолжил. — Мы встретились на курорте, но это не курортный роман, совсем нет. Это истинный перст судьбы, я знаю это. Мы могли бы встретиться в Киеве или где угодно встретиться. Но встретились здесь… Я хочу обнять вас, покрыть поцелуями ваши губы, все ваше прекрасное тело. Я не спал вот уже две ночи, я думаю только о вас. Но нас разлучают, Татьяна… Таня! Я должен буду скоро ехать. Должно быть, через два-три дня. Я офицер и обязан быть в расположении своей части, это далеко отсюда. Вы сами видите, будет война… быть может, меня убьют, и я вас никогда не увижу. Быть может, мы видимся в последний раз.

Таня немного растерялась. Она не могла понять, насколько искренно говорит Грюнберг. Наверное, все-таки искренно. Он к ней был неравнодушен с первой встречи, это точно. Его желание она ощущала кожей даже через ткань перчаток.

— Таня, прошу вас, будьте моей! Я у ваших ног! Таня! Поедемте, куда хотите! К вам в «Европейскую» или ко мне, все равно! Вы составите мое счастье, и я сделаю вас счастливой! Быть может, меня ждет смерть в бою, мы должны быть вместе сегодня!

Он говорил страстно. Тане, наверное, по-настоящему вскружили бы голову эти слова, если бы она, как и он, не знала его ближайшего будущего и допускала мысль о его гибели в боях ближайших месяцев. Но Михалыч еще три дня назад сообщил ей, что Грюнберг благополучно переживет первую мировую войну, и пафос слов поручика мерк в свете этого знания.

— Павел, это так неожиданно. Вы милый, очень милый. Вы, — она с трудом подбирала слова, — тронули меня своим признанием. Я должна подумать, прислушаться к своим чувствам. Мы знаем друг друга всего несколько дней. Мне необходимо время. Мое сердце тянется к вам, и оно подсказывает, что вы не погибнете. Милый Паульхен. Мы обязательно увидимся! — она чмокнула его в щеку, улыбнулась виноватой детской улыбкой и торопливо зашагала от него быстрыми маленькими шажками. Грюнберг догнал ее и робко взял за локоть, она обернулась, мягко отстранила его руку, повторила смущенную улыбку и сказала:

— Прошу вас, Павел, не сейчас. Мне нужно время. — Вторую попытку догнать ее поручик не предпринял.

Глава 25

У фонтана Айвазовского Тане встретилась Эсфирь. Та самая, с которой она познакомилась в один день с Грюнбергом и которая попросила называть ее Эстер.

— Танечка, вы чем-то встревожены? На вас лица нет! Вы тоже переживаете из-за слухов о войне? Коммерсанты только о ней и говорят.

— Она указала головой в сторону кучки мужчин у фонтана, похожих на стайку «пикейных жилетов» из романа «Золотой теленок», только помоложе. В их гомоне можно было разобрать слова «Сербия», «Вена», «мобилизация» и «кайзер», остальное тонуло в шуме.

— Нет, что вы, Эстер. Это я так. Да что нам, женщинам, война? Я ведь не офицер и не солдат.

— А я вот очень переживаю. Это так ужасно. Мало того, что мужчин будут убивать и калечить, так еще и начнется опять, не дай Бог, разбой, как в девятьсот пятом году, после войны Японией. Ох, что у нас тут было тогда, страшно вспомнить, Танечка. В городе погромы, а потом летом в порт пришел этот корабль, на котором взбунтовались матросы. «Князь Потемкин-Таврический». Вообразите, железная громадина, нацелила пушки на город, на нас всех. Они поставили городу ультиматум, чтобы им выдали уголь и продовольствие, а иначе грозили начать стрелять. Можете себе представить, что тут началось? Все бросились наутек из города. Кто на телегах, кто верхом, кто пешком. Даже больные и калеки ковыляли, только бы бежать от этих пушек. А все добро в пустом городе осталось, босяки начали растаскивать, грабить. Боже, я вся дрожу, когда вспоминаю этот ужас. Не дай Бог, повторится. Война вытаскивает из темных нор столько страшного, Танечка! Не дай Бог. А я сегодня видела Павла Оттовича. Шел такой красивый, как на параде. Не правда ли, он очень милый молодой человек?

— Да. Милый. Я ему сегодня так и сказала. Простите, Эстер, мне нужно идти.

— Да-да, конечно, — Эсфирь проводила ее удивленно-задумчивым взглядом. Массивный бронзовый бородач, с высоты своего постамента с надписью «Императору Александру III благодарная Феодосия», смотрел на Таню тоже задумчиво.

В гостинице ждали Михалыч с Андреем.