Крым. Пирамида времени

22
18
20
22
24
26
28
30

Вытащив ведро с камнями на сухое место, он нацепил на нос очки и принялся внимательно рассматривать свой улов, перебирая камешек за камешком, некоторые досадливо сразу отбрасывая, а другие вертя и рассматривая на солнце подольше.

— Здравствуйте, Семен Терентьевич.

Старик замер, потом резко обернулся. Стекла очков сверкнули на солнце.

— С кем имею честь? Я вас что-то не припомню, молодой человек.

— В четырнадцатом году мы с вами познакомились в Феодосии. Там был еще поручик Грюнберг, Павел Оттович. А я Бахметьев. Андрей Бахметьев. Мы с Александром Михайловичем подыскивали земельные участки. Вспомнили, господин Яхонтов?

Старик напряженно выслушал. Снял очки, спрятал в карман и с опаской огляделся вокруг. Был слышен только плеск легкого прибоя, да еще смех ватаги молодежи в полусотне метров.

Яхонтов вперил взгляд в Андрея, потом опустил голову и глухо произнес.

— Виноват, вы обмишурились. Я вас не знаю.

— Зато я вас отлично знаю, Семен Терентьевич. И знаю, что вы здесь под чужим именем, с поддельными документами. И знаю, какие дела вы провернули с господином Грюнбергом в тылу Румынского фронта. Я бы, может, и простил, а вот государство не простит. У нас ведь государство рабочих и крестьян, а вы царский чиновник, к тому же вор. Да еще и родственник государственного преступника Павла Грюнберга. Утаиваете от трудового народа украденные вами ценности, живете по подложному паспорту. Все крупные ценности, находившиеся в распоряжении царских чиновников, должны быть переданы советскому государству. Кто препятствует этому — тот враг. У вас много грехов перед советской властью, Семен Терентьевич.

Старик поднял голову. Его красные глаза были широко раскрыты. Он медленно произнес, как загипнотизированный:

— Я, кажется, помню вас. Да, я знаю вас.

— Отлично. — Андрей вынул из кармана брюк документ и поднес его к носу Яхонтова:

— Вот мое удостоверение. Я работаю в ОГПУ. Надеюсь, это учреждение вы тоже знаете?

Яхонтов заморгал, сощурился, растерянно огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть вокруг себя оцепление солдат, полез в карман за очками, поднес их к глазам, не надевая на нос, прочитал содержимое документа и медленно опустил руки с очками.

— Вы пришли меня арестовать?

— Посмотрим, — Андрей сел на песок рядом. — Я пришел поговорить с вами. Это можно сделать в ОГПУ или в ближайшем отделении милиции, или на какой-нибудь даче. Но в ОГПУ я вас всегда успею отправить, а пока что мне хотелось бы услышать просто по старой дружбе, без протокола, некоторые подробности ваших похождений.

— Каких… похождений?

— На вас есть большое досье. Приказы, письма шестнадцатого-семнадцатого годов. Задокументированные показания нескольких богатых румын. Они, правда, сейчас уже не так богаты, в том числе и с вашей помощью. В деле фигурируют ваши расписки. Показания работников министерства путей сообщения, интендантов, кое-кого из петроградских чиновников. А еще показания бывшего офицера Грюнберга, нашего с вами общего знакомого Павла Оттовича. Он, кстати, тоже пытался жить с подложными документами, и ему это не помогло. Поймали.

— У меня ничего нет. Была война. Было много всякого. Я ничего не помню, меня контузило в девятнадцатом.

— Боюсь, что вы получите гораздо более сильную контузию в двадцать пятом. Я вам приоткрою завесу государственной тайны. Среди рядовых сотудников милиции, и даже ОГПУ, есть товарищи, контуженные в борьбе с врагами революции. И когда они видят классового врага, а вы, несомненно, их классовый враг, то их крепкие кулаки сжимаются от справедливой ненависти. Всякое может случиться с вами, Семен Терентьевич, при встрече с этими товарищами.