Блажь отполировала поверхность всякого рецептора до зеркального блеска. Восприятие включилось вдруг (как поворачивались корабельные крылья), когда он шел по мощеной улице под яростным обстрелом конфетти. Он ощутил присутствие стержневого «я». Его мир сфокусировался на «теперь» рук и языка. Голоса вокруг ласкали его осознанность.
— Шампанское! Ну небесно же! — Прозрачная пластиковая крыса прижимала грифона в цветочном жилете к винному столику. — Тебе разве не весело? Я так просто балдею!
— Конечно, — отвечал Брайан. — Просто я в первый раз на подобной вечеринке. Такие, как Лорк, Князь, ты, — вы все люди, о которых я раньше только слышал. Трудно поверить, что вы реальны.
— Строго между нами, у меня порой та же самая проблема. Хорошо, что ты тут и мне об этом напомнил. Так, значит, ты говоришь…
Лорк перешел к другой группе.
— …небесная пирушка. Совершенно чудесная…
— …конечно, поскольку мы решили причалить в Перте, а эти древние предписания еще в силе, нам пришлось
— …на круизном корабле из Порт-Саида в Стамбул, и там был плеядский рыбак, играл чудеснейшие вещи на сенсор-сиринге…
— …а потом пришлось автостопить через весь Иран — моно не работал. Я правда думаю, что Земля трещит по швам…
— …прекрасная вечерина. Совершенно небесная…
Очень молодые, думал Лорк; очень богатые; каковы определяемые этими условиями пределы различий?
Босоногий, с веревочным поясом, лев наблюдал, опершись о косяк двери.
— Как делишки, капитан?
Лорк махнул Дану рукой, пошел дальше.
«Теперь», особое и хрустальное, внутри его. Музыка вторгалась в пустую маску, туда, где голова возлежала на подушках своего же дыхания. На помосте с клавесином мужчина играл павану Бёрда[2]. Лорк шел дальше, звук перебили голоса в другой тональности. На помосте через улицу два парня и две девушки, одетые как хиппи двадцатого века, воссоздавали текучую антифонную мелодию «Мам и Пап»[3]. Свернув в проулок, Лорк оказался в толпе, увлекшей его за собой и в итоге донесшей до нагромождения электронных инструментов, воспроизводивших дисгармоническое, текстурное безмолвие «Тоху-Бохунов». Отзываясь ностальгией на поп-ритмы десятилетней давности, гости в дутых головах из маше и пластика расходились танцевать вдвоем, втроем, впятером и всемером. Справа качалась голова лебедя. Слева лягушачья морда виляла на усыпанных блестками плечах. Лорк шагал, и в его ухо вплетались лишенные третьей доли модуляции, которые он слышал в динамике «Калибана», когда тот парил над Гималаями.
Они носились между танцующими.
— Он это сделал! Ну не душка ли Князь? — Они орали и вихлялись. — Добыл турецкую музыку!
Мерцая под винилом бедрами, грудями, плечами (в теплую погоду в материале раскрывались поры, чтобы прозрачный костюм стал шелково-прохладным), Чхе Он крутилась на месте, придерживая мохнатые уши.
— Все припали к земле! На четвереньки! Мы вам покажем наш новый танец! Вот так: просто качайте своим…
Лорк вращался под взрывающейся ночью, чуть изнуренный, чуть возбужденный. Он пересек огибавшую остров улицу, прислонился к камню возле прожектора, лившего свет на дома Сен-Луи. На набережной по ту сторону реки гуляли люди, парами и поодиночке, глазея на фейерверки или просто наблюдая за веселящимися.
ebooksa