— А когда Германов велел нам быть у него опять?
— В начале апреля.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — говорила Лина, и Марк исчезал.
Иногда поутру она находила квартиру пустой и понимала, что адвокат куда-то увез Марка на ночь глядя. Она уже привыкла к внезапным исчезновениям мужа, но вынуждена была нехотя признаться себе, что скучает без него. Марк вел себя с Линой естественно и просто; их совместная жизнь протекала словно работа хорошо отлаженного механизма. И если он позволял себе холодновато баловать Лину подарками и предупреждать все ее желания, то, казалось, делал это лишь для собственного удовольствия.
Он не искал больше ее близости, кроме того единственного раза, когда в субботний вечер внезапно погас свет во всем доме. Было уже довольно поздно, и из телефонных переговоров с соседями по подъезду стало ясно, что света не будет до утра. Они только что вернулись из Дома кино, и Лина еще не успела переодеться; Марк водрузил на подзеркальник в спальне тяжелый канделябр, зажег еще одну свечу в гостиной и толстый восковой огарок на кухне, прилепив его к фаянсовому блюду.
Он вошел в спальню, когда Лина уже сняла платье — джинсовое, застегивающееся спереди на всю длину множеством медных пуговиц, чулки и неуклюже выпутывалась из слишком тесного горла свитера, надетого под низ.
Наконец, сняв и отбросив его, Лина уставилась на Марка.
— Я приготовил сок и тосты, — проговорил тот, не двигаясь и глядя на ее плечи.
— Мне нужно… Я хотела бы сначала в ванную. Там ведь темно?
— Да, — сказал Марк, — я посвечу. С удовольствием.
— Тоже мне удовольствие, — сказала Лина с досадой. — И свет этот некстати. Я совсем разучилась владеть своим телом, оно перестало меня слушаться…
— Зато у тебя превосходный вкус…
— Почему?
— Ты купила прекрасное белье.
— Правда? Как это ты видишь в темноте?
— Оно на ощупь такое мягкое, тонкое. Что ты дергаешься, Лина? Ты стала еще красивее. Твое лицо с синевой вокруг глаз, нежная кожа, у тебя пополнела грудь… Не бойся меня. Вот, снимем эти штанишки, одни, другие — совсем тоненькие. Я хочу попробовать, как там у тебя, когда есть ребенок… Я буду осторожен. Ох какая ты длинненькая…
— Пусть будет темно, — проговорила Лина, судорожно сглотнув и отступая к кровати, подальше от зеркала и канделябра, на который Марк, не отпуская ее, дунул через плечо, но лишь поколебал рыжее пламя.
— Ты не откажешь мне?
— Нет, — сказала Лина. Голова ее кружилась. Едва она коснулась подушки, стало совершенно темно, и Лина почувствовала рядом сильное гибкое тело Марка.