— Успокойся, — махнул рукой Саша. — Если это все, что ты можешь сказать…
— Не все! Ему часто кто-то звонил! — выпалила она. — Он разговаривал с этим человеком так:
«Да. Нет, я же вам сказал. Я же вам сказал, что ничего не хочу знать. Вы не имеете права предъявлять претензии. Вы ничего не докажете!»
Она так похоже изобразила отрывистую речь покойного мужа, что Саша развел руками:
— Актриса в тебе еще жива!
— А, плевать. — Она закурила. — Эти звонки обычно раздавались днем, перед его уходом на работу. Он всегда был дома. Мне не удавалось снять трубку и хотя бы узнать, кто говорит — мужчина или женщина. Я даже этого не знаю — что я следователю могу предъявить?!. Телефон у нас самый простой, без определителя, так что ему волей-неволей приходилось брать трубку… А он так не хотел говорить с этим человеком! Я видела, как ему тяжело, как страшно, как он психует… Однажды он сорвался и заорал туда: «Больше чтобы не звонили! Отвяжитесь от меня!» И бросил трубку. Никогда не видела его таким разъяренным. Но мне и тогда не удалось ничего из него вытащить. Он только и сказал, что это не мое дело. Когда я спросила, не с телевидением ли связаны эти неприятности, промолчал. А с чем еще это могло быть связано?
— С чем угодно, — возразил Саша. — А что ты вообще знала о муже?
— Что? — удивилась женщина. — Да все о нем знала, до последнего времени.
— Ладно, но про звонки с угрозами ты все равно могла бы рассказать следователю! Ты что — совсем милиции не доверяешь?
— Я бы рассказала… — замялась она. — Но боюсь, что он куда-то вляпался… А если начнется расследование, мне конец.
— Почему?!
— А почему умер он? Нет, я должна молчать.
Я это чувствую! Я это поняла сегодня на кладбище… Саша, эти люди работали с ним вместе, наверное, не одну чашку кофе выпили в буфете, не один час проговорили по душам… А держались, как совершенно чужие. Никого из начальства не было.
Пришли только люди его уровня… Начальство даже венка не послало. А те, кто явился?! Саша, они пришли на кладбище только потому, что иначе неприлично. Они не желали туда идти! — Знаешь, кладбище — это развлечение на любителя, — постарался он сострить, но тут же получил обжигающую пощечину:
— Не смей так говорить о нем!
Ирина будто с изумлением посмотрела на свою ладонь, нанесшую удар, прижала эту руку к глазам и истерично всхлипнула. Саша сидел на краю постели, как манекен, — слишком прямо, с неестественной слабой улыбкой, с неподвижным взглядом.
— Так, — негромко сказал он. — Начинаешь идеализировать покойного мужа? В таком случае мне лучше уйти. Я ему не конкурент. Я-то пока жив.
— И уходи! Уходи! — провизжала она, зарываясь в скомканную постель. — И никогда уже не приходи! Пусть я тут умру совсем одна, кому я теперь нужна, кому?! О-о-о, как я вас всех ненавижу, мужиков! Все вы сволочи, все, все!
Саша встал, но уйти не решился. Ждал, пока она переборет свою истерику. Побродил по комнате, отхлебнул из бутылки, посмотрел в окно. Шел десятый час, ничего не разглядеть в этой дождливой ноябрьской тьме… Женщина все еще всхлипывала, но слишком устала, чтобы закатить настоящую истерику. Он предпочитал подождать, пока та окончательно не придет в себя и хотя бы извинится…
Под руку ему попался маленький диктофон серебристого цвета, лежавший на туалетном столике. Он машинально взял его, покрутил перед глазами, увидел, что внутри есть микрокассета. Нажал на перемотку, тут же раздался сухой щелчок, кнопка выскочила. Кассета была перемотана на начало до отказа. Тогда он так же машинально нажал на кнопку воспроизведения… И комнату вдруг заполнил ясный, резкий голос: