Гвардия, в огонь!

22
18
20
22
24
26
28
30

– С немецкими минами встречались? – спросил лейтенант.

– Сержант Сафронов. Вообще-то я служил в отдельном инженерно-сапёрном батальоне.

– Диверсант? – сразу сообразил комвзвода. – Тогда какого чёрта тебя ко мне определили? Впрочем, для тебя работа тоже найдётся. За мной!

Война всего месяц шла, боевого опыта военнослужащие не имели, и каждый боец, понюхавший пороха, был ценен. Илья же был кадровым офицером, факт этот приходилось скрывать, и имел боевой опыт, пусть не большой.

Командир взвода Ордынцев подвёл пополнение к армейской потрёпанной палатке.

– Давайте красноармейские книжки, мне вас в списки внести надо, поставить на довольствие. Располагайтесь пока.

В палатке десять солдат. Всё, что осталось от взвода. В дальнем углу скромное имущество – миноискатель, несколько щупов и «кошка». Перезнакомились. Из сапёров только трое успели отслужить до войны по году, по два. Остальные призваны из запаса, служили срочную пять-семь лет назад. Вернулся лейтенант.

– Сафронов, ко мне! Это что у вас за документы!?

– Ранен был, через Березину переправлялся, замочил. Виноват.

Армейский закон – повинись, хоть не виноват, и получишь меньшее взыскание.

– Безобразие! Чернила расплылись, отдельные буквы разобрать только можно. Ладно, выпишу новую книжку, диктуйте данные.

Илья хорошо помнил, что в книжке записано было, продиктовал фамилию, имя, отчество, год рождения, даже номер воинской части назвал.

– Это уже лишнее, выдаём мы, стало быть, и номер части наш уже будет.

На следующий день уже после полудня Илья получил новые документы. Для него одно было хорошо: в красноармейских книжках не было фотографии, их ввели значительно позже. А в офицерских удостоверениях личности фото было.

Илья дезертира Сафронова не видел никогда, предположить не мог – похожи или нет. Этим же днём, уже после ужина полк подвергся бомбардировке. Налетели «Юнкерсы-87», прозванные «лаптёжниками» за обтекатели на неубираемом шасси. Вообще солдатские прозвища очень меткие – не в бровь, а в глаз. Например, нашу сорокапятку именовали «Прощай Родина». Потому как маломощной была и при танковой атаке расчёты орудий зачастую погибали. Немцы не уступали. Наши «катюши» прозвали «сталинским органом», за вой, который издавали ракеты. А немецкие лётчики и зенитчики именовали наш штурмовик «Ил-2» «цементным самолётом» за то, что при множестве попаданий не падал.

«Лаптёжники» выстроились в большой круг, ведущий вошёл в пике, сбросил бомбы. Отвернул в сторону и стал набирать высоту, встраиваясь в круг. Следом стал пикировать второй бомбардировщик. Сверху, над бомбардировщиками, барражировали «мессеры». Только с нашей стороны никакого противодействия не было. Ни наших истребителей, ни зенитного огня. А стрелять по самолётам из винтовок – только попусту жечь патроны.

Бомбёжка с пикирования всегда более точная, чем обычная, применяемая по площадям. Немцы этим приемом владели отлично, ухитрялись попасть в одиночную цель – танк, орудийный капонир.

Как только началась бомбёжка, Илья спрыгнул в старую воронку, где на дне уже набралась подпочвенная вода. Лучше промочить ноги, нежели получить осколок. За ним в эту же воронку прыгнули ещё несколько сапёров. Взрывы следовали один за другим, потянулся чёрный дым с едким запахом горящей резины. Не иначе в автомашины бомбы попали. А под конец один пикировщик сбросил странную бомбу. Выла и свистела она сильно, вселяя в бойцов страх. Бомба упала недалеко от бойцов и не взорвалась. Когда «лаптёжники» улетели, бойцы подошли посмотреть. Оказалось – пустая бочка из-под бензина, стенки продырявлены со всех сторон. При падении воздух попадал, издавая леденящий вой. Один из солдат сплюнул.

– Вот же что делают, скоты!

Другой боец не согласился.