– Давай примеркой займемся, – предложила Марина, оказавшись наконец в спальне наедине с Хохлом и указав на большой темно-синий пакет, в котором находился костюм. – Переодевайся, я посмотрю.
– А ты?
– А нельзя невесту в платье видеть до самой свадьбы. – Она показала Хохлу язык, и тот рассмеялся:
– Вот ты вечно! Меня разведешь, а сама в кусты.
– Давай-давай, шевелись, – подстегнула Марина, и Женька принялся стягивать майку и расстегивать джинсы.
Она вдруг задумалась о чем-то и не заметила, как Хохол переоделся в новый костюм и рубашку и теперь стоит перед ней и внимательно наблюдает за выражением ее лица.
– Ну, не нравится?
– А?.. Почему – все хорошо, – встряхнулась Марина. – Повернись… Слушай, Женька… а ведь тебе это идет гораздо больше, чем твои вечные джинсы.
– Только не говори, что теперь я постоянно буду, как мажор, в цивильном ходить! – засмеялся Хохол, расстегивая пиджак. – Я себя хреново чувствую в таком прикиде, ты ведь знаешь.
– И зря, – вздохнула она. – Ты совсем другим становишься.
– И что – ты меня такого больше любишь? – улыбнулся он, аккуратно вешая вещи на спинку стула, и Марина прошептала, облизнувшись:
– Ни фига! Я люблю тебя таким, какой ты есть, Женька… и мне не надо ничего другого…
Неожиданно он замер и отстранился, взял ее правую руку в свою лапищу. Лицо его помрачнело, глаза прищурились. Пальцами Хохол крутил обручальное кольцо Малыша, которое Марина по-прежнему носила, не снимая.
– Ты снимешь его завтра? – срывающимся от волнения голосом спросил он. Марина отрицательно покачала головой. – Издеваешься? Я ведь не прошу выбросить, прошу просто снять – неужели это так сложно?
– Ты прекрасно знаешь – это кольцо я не сниму никогда.
Хохол отбросил ее руку и встал с кровати, метнулся к балкону, распахнул дверь настежь, словно ему не хватало воздуха. Ухватившись руками за косяки, Женька тяжело дышал, стараясь унять поднявшиеся в нем штормовой волной раздражение и злость. Марина села к спинке кровати, поджала по привычке ноги и обхватила себя руками за плечи. Она прекрасно понимала, что поступает глупо и неправильно, причиняя боль Хохлу, но сделать решительный жест и снять кольцо погибшего мужа просто не могла.
– Женя… ну, пора привыкнуть уже и не реагировать на мои чудачества…
– Чудачества?! – взревел он, разворачиваясь к ней. – Это тебе – чудачества, а мне? Как, по-твоему, мне?! Это кольцо меня всякий раз обжигает, всякий раз, когда я случайно вижу или касаюсь его! Потому что это как клеймо – как чужое клеймо на тебе, как напоминание о том, что я не единственный в твоей жизни!
– Успокойся – теперь единственный. И прекрати истерику – выглядишь просто отвратительно, – брезгливо произнесла Марина. – Но кольцо я не сниму, даже не проси. Если хочешь – отруби мне палец.
Она вытянула вперед правую руку и насмешливо посмотрела на застывшего у балконной двери Хохла: