— Какие?
Берта откладывала свитер и пыталась сделать недовольное лицо.
— Я вам связала целых два свитера, сэр!
— Не помню! — упрямился Константин. — Это было слишком давно.
— И с чем же вы будете его носить? С костюмами?
— Можно подумать, что я ношу только костюмы!
— Но я даже не знаю, какой вы хотите свитер, сэр. Из какой шерсти…
Константин открывал было книгу, но потом снова поднимал глаза.
— Она бывает разной?
Берта со смехом отмахивалась от него.
— Да будет вам, сэр. Конечно, бывает.
— И… что теперь? — спрашивал он с сомнением в голосе. — Как ее различают?
— Ну… — Берта задумывалась, при этом украдкой глядя на Лию — та прижимала ладонь к губам, чтобы не расхохотаться. — На ощупь, сэр. И по качествам…
— То есть, я должен пойти с вами в магазин и
Тут женщины начинали смеяться в голос. У Берты от смеха выступали слезы на глазах.
— Значит, вот как? Вы думаете, что если я ничего не понимаю в шерсти и макраме, то надо мной можно смеяться?
— Вы знаете, что такое макраме, сэр? — спрашивала Берта, до сих пор смеясь. — Я могу сказать, что у вас уже есть ключик к женской душе!
— Точнее, его слепок, — улыбалась Лия.
— Что же, — заявлял хозяин дома глубокомысленно, — это не может не радовать.
Тайной для Лии оставалось только одно: как в эту картину вписывалась бывшая жена Константина, «госпожа», как ее называла Берта, никогда не пользуясь именем — так, будто оно было священно. Мирок одинокого мужчины и экономки, которая была для него матерью, сестрой, духовным наставником, советником и другом был велик и одновременно слишком мал, чтобы вместить в себя кого-то еще. Берта готовила еду, вязала свитера, делала уборку, говорила с ним по душам. А что в этом доме делала Марика? Покупала одежду и драгоценности, ходила в косметические салоны, танцевала в ночных клубах, гуляла с подругами, а все остальное время работала? Была ли она женщиной, которая согласилась бы идти за своим мужем куда угодно и принимать его таким, какой он есть? Мог ли он придти к ней и сказать «мне плохо», надеясь на понимание?